Антиурбанистов часто упрекают в том, что они желают вернуть человечество к временам «курных
изб, лучин и прялок». Обвинение несправедливо уже тем, что в учение антиурбанистов особенно никто не вникает, а основными критиками их являются «стейк-холдеры» сегодняшней обвальной урбанизации – застройщики, землевладельцы, компании снабжения мегаполисов энергией, продуктами и медикаментами, а по сути – совокупное «лицо» современного бизнеса. И выражение этого лица кажется довольно циничным и равнодушным: за искусственной белозубой улыбкой различается довольство своим привилегированным положением.
Сергей АРУТЮНОВ
Горожанин же, продолжающий испытывать на себе все «прелести» бездушной бюрократии, находится в положении скорее странном и пугающем: лишённый оборотной собственности, он зависим от любого каприза системы и полностью подлежит ультимативно монополистическому ценообразованию. Мало того – горожанин ослаблен ровно до того состояния, при котором почти не способен вырваться за пределы мегаполиса и начать менее зависимое бытие: навыков обработки земли он лишён с детства, притом, что физическая активность его за последние десятилетия снижена до исторического минимума и продолжает снижаться. Замена физического труда механическим производством не привела к революционному увеличению сроков жизни даже несмотря на якобы фантастические успехи здравоохранения.
Вывод вполне очевиден: в массовой урбанизации либо превышена мера вкуса, либо, согласно «подпольным» теориям, присутствует злая воля. Процесс концентрации людей в мегаполисах, возможно, заигрался сам в себя, и если не выстроить ему разумной альтернативы, он сравняет человечество с землёй ещё раньше, чем оно успеет осознать последствия тотальной стандартизации, цифровизации и глобализации как таковой.
Полно же винить во всём антиглобалистов и антиурбанистов: антиурбанизм – не против городов, он – против мегаполисов и создаваемого именно мегаполисами целиком и полностью зависимого образа человеческой жизни. Разворот в сторону обвальной урбанизации около ста лет назад был предпринят неспроста: за две мировые войны, в сочетании с насильственной сменой наследных режимов, практически по всему миру мало кто заметил их истинные цели – истребление сельской глубинки, приведение подвластного глобалистам ландшафта к полному повиновению наиболее крупным городам (источникам принятия властных решений).
В такой парадигме особенно естественным выглядит стремление и к единым электронным платёжным средам: минимизация операционных расходов. И точно такая же мотивация лежит в основе дистанционного образования и медицины, технологии распознавания лиц и множества иных новаций, при которых тотальный контроль над личностью при обработке данных искусственным интеллектом подвергает человеческую жизнь риску надзора со стороны совершенно некомпетентных и бесчеловечных по определению органов. В будущую архитектуру прекрасно встраивается идеология эвтаназии, и совокупно электронная технократия начинает отливать всеми оттенками антиутопической диктатуры.
Стоило ли жертвовать свободой и независимостью человека ради глобальных аппетитов? Увы, Россия со всем своим потенциалом угодила в те же самые сети, и в результате четыре пятых её населения пребывает в искусственно созданной среде, намеренно лишающей всякого своего рядового члена индивидуальности. Эпоху уже успели назвать Новой Анонимностью. Идеология мегаполиса постоянно стремится свести контакт с личностью на уровень её непрерывного опознавания с помощью персонального цифрового профиля, а сам процесс – к обязательной, как детская прививка, чипизации населения. Идентификация будет проводиться уже с помощью не отпечатка пальца или черт лица, а постоянно излучаемого каждым членом социума сигнала с индивидуального устройства, имплантированного в живые ткани.
Ещё накануне пятой технологической революции совокупная душа человека, обречённого на заклание новым технологиям, пребывает в ожидании вовсе не бонусов, а скорее близящегося конца истории. Впечатление такое, что вслед за введением цифрового профиля всех нас одновременно могут лишить личного профиля в земном бытии. Безудержно стандартизируются потребление, естественные отправления мыслей и чувств, но даже прекрасно оборудованное и полностью автоматизированное стойло не способно не вызывать у личности тревожных расстройств.
Корни тревоги
Если рассматривать положение горожанина и далее, то его можно определить как нечто, ориентированное на пожизненную аренду жилья и приобретение неких бытовых удобств. Собственность как понятие у типичного горожанина отсутствует на всех уровнях бытия. Его квартира – максимум номер в недорогом отеле, машина – иллюзия самостоятельности в потоке таких же зависимых «участников движения», дача – слегка вынесенный за пределы мегаполиса мини-отель, подвергаемый грабежам и со стороны различных загородных ушкуйников, и со стороны тарифной политики местных властей. Регламентировано в загородном бытии практически всё, включая норму посадок кустов и деревьев на собственном, казалось бы, участке, весенне-летних нормативов скашивания травы, а скоро, очевидно, и время прожарки купленных в стандартном сетевом маркете стейков.
Арендатор жизни вынужден осознавать себя как лишенца именно в плане собственности. Мегаполис год за годом лишает человека личного пространства, постоянно уплотняя его, и если квартирой в Москве уже считается, пока ещё в виде курьёза, шестиметровая конура, остаётся лишь ожидать, что вскоре к нам притекут массово и дальневосточные (японские, китайские) «капсюльные» нормы жилплощади.
Отнимая у человека свободу жить и работать на своей земле – попробуй осознать землю своей, если живёшь этаже на двадцать восьмом! – мегаполис превращает его в машину исполнения властных предписаний. Следовательно, мегаполис есть воплощение войны, неслышно объявленной человеческому самостоянию, место, где агорафобы празднуют победу над клаустрофобами, но агорафобия – боязнь открытых пространств – в духовном плане есть не что иное, как попытка скрыться от себя самого и настоятельного зова к жизни, сделаться запечным насекомым и тихо скончаться, не принося никому никаких неудобств. Там, где в унылой эстетике массовой застройки унизительна жизнь, унизительна и смерть, и пережить мистерию возрастания духа над плотью немыслимо даже с великолепной урбанистической поэзией, молящей, если вслушаться в неё, об одном: небесной милости в отношении сбившихся с пути. Поистине огромное количество урбанистических по генезису душевных расстройств, маний и фобий косвенно подтверждает, что путь нормального развития утерян и на него, как на твёрдую тропу посреди болот, надо вернуться: расселить мегаполисы и привести планету в адекватное человеку состояние.
Нам просто требуется редизайн среды, и такое будущее ещё не утрачено.
Для него ещё остаётся и место, и время.
Формы будущих городов
Уж если есть какой-то прок от нахождения в плотной застройке при развитых коммуникациях, то она обязана концептуально соответствовать природному ландшафту, а не быть угрожающим скопищем прямых углов, говорящих об абсолютистском характере среды, подспудно вгоняющим в подавленность. Больше всего о тоске горожан говорит полотно «Красный шар», где поименованный герой улетает в почти бесцветное небо вдоль голых плоскостей бетонных коробок. Неужели нельзя иначе?
Вот несколько форм, гораздо более созвучных естественной среде обитания:
– дизайн города как «рукотворной горы» подразумевает конические формы километрового диаметра с обильно озеленёнными террасными уступами. Центральная полость горы оснащается защищённым и независимым источником энергии, и уже над ней строятся жилые, торговые и административные уровни. Окна и двери жилищ неизменно выходят на поверхность.
Иные формы городов – «каньоны», «аркады», «речные долины», «изогнутые ряды холмов» – подразумевают использование подземных пространств исключительно для технических нужд и полное подчинение внешнего уровня созданию «зелёной» среды, отстоящей от сегодняшних скверов и парков ровно настолько, насколько современный культурно-развлекательный атриум может отстоять от стихийного оптового рынка 1990-х годов.
– дизайн «распределённого города» – мозаичные фрагменты единого (жилого и производственного) целого неглубокого залегания, только временами выходящего на поверхность, но располагающегося согласно изначальному ландшафту.
Философия природной среды
Идеология человека-царя природы, способного срывать горы лазерным оружием или обращать реки вспять», видимо, является результатом глубокой психологической травмы целого вида от векового бессилия перед природными стихиями, способными сокрушить и малые, и большие поселения, и целые цивилизации.
При рубцевании и заживлении таких шрамов когда-нибудь возможно будет понять резоны самой планетарной среды и установить, что песчаная пустыня – это не бесполезные полчища песка, наползающие на инфраструктуру, а сложный, как образование горного льда, эрозийный процесс нестойких к высоким температурам пород и ещё недавно плодородных почв. При смене парадигмы с эгоистически человеческой на планетарную болото – не зловещая трясина, а живая лаборатория природы по выработке как невыносимых для человека испарений, так и противоядий против болезней века, плавильный и обогатительный котёл для почв и вод.
Следование природе вполне может оказаться доступным человечеству тогда, когда оно само поймёт необходимость и пустынь, и болот, и непроходимых джунглей, и вообще мест, где ещё нельзя строить бетонные коробки. Так, сейсмоопасные зоны или вулканы – не истребительные полигоны, а всего-навсего места выхода внутрипланетного напряжения.
Символические пейзажи
Что касается собственного вклада человека в планетарный дизайн, он в состоянии создать в пределах собственного обитания пространства с обилием вольно располагающихся крупных скульптурных и геометрических форм. Такие лишённые признаков постоянного обитания ландшафтные «оригами» призваны только к одному – создать ощущение безбрежности бытия и его неисчерпаемой загадочности.
Стоит лишь представить себе, что детская площадка нашего раннего детства с вечной песочницей, скрипящими качелями и угрожающе шатающейся горкой превратилась в километровый по площади гладко отполированный камень со сквозными отверстиями и выступами – и мысль, и настроение явятся и ребёнку, и взрослому сами собой. Шары в человеческий рост и выше, лестницы, вырубленные в плоскостях и гранях несложных лабиринтов с наклонными стенами – образ Вселенной, которую сконструировал поистине гениальный Создатель, и колыбель для совершенно иного сознания. Инициирующий ландшафт – инструмент эстетического воздействия на сознание любого возраста, призванный внушить самые различные чувства, не исключая печали, сожаления о быстротечности человеческой жизни, но включая и чувство пронизывающего каждый атом и бессмертия, и счастья, и полноты бытия. Галереи восхождения и схождения в различные полости и тематические выемки дают представление о жизненной дороге и её целях, должны будут помочь создать внутри личности сходный пейзаж, осязаемую геометрию и настоящих, и будущих усилий.
Обучающие города – образование более крупное, нежели отдельный ландшафт; здесь каждый сектор призывает познавать какую-то определённую сторону человеческой натуры. Воля, упорство, жажда познания способны вытачиваться так же, как выносливость на полосе препятствий или на скалодроме. Если в городах будущего не будет величественных арок с формами, напоминающими внутреннюю анатомию человека, можно будет навсегда забыть о мистериях познания. Если что-то и следует укрупнять, вряд ли монументальную пропаганду, основанную на промывании мозгов. Но если в мире останется искусство с его тактом, косвенным воздействием на разум и душу, дизайнерскому укрупнению подвергнутся символы человеческого духа – стихии, формулы, кодированные обозначения, связанные с взрослением человечества.
Национальный аспект
Если в сегодняшних человейниках не видится ничего, кроме стандарта осинового кола, воткнутого в землю, воплощённого вызова природе и Создателю, то планетарный редизайн ликвидирует эти формы как не прошедшие обкатку временем. Закон будущего градостроительства может звучать вполне предупредительно – или малоэтажное строительство, или ничего, и только на том основании, что любая, даже самая поверхностная оценка рисков даёт в отношении сверхконцентрации населения самые пессимистичные прогнозы.
Каждый архитектор и проектировщик знает, что форма человеческого жилья в национальных регионах взята не с потолка. Серии укрупнённых национальных зданий – русских теремов, горских башен и степных юрт – появятся при устранении парадигмы массовой застройки сами собой. Местность вне городов вполне способна оказаться подлинным полем для художественного осмысления действительности, и в том числе корней и архетипов каждого земного племени, народа, расы.
Естественность среды
Редизайн городов будущего обязан совместить жилище с природой.
Ничего странного не должно быть в том, что через потолок человеческого обиталища пророщен родовой дуб или ясень, или протекает ручей, по берегам которого произрастают кустарники, и многообразие живых форм пронизывает пространство насквозь: певчие птицы, насекомые и даже крупные хищники не должны воспринимать человека как угрозу. Если нас и ждёт в будущем искупление, то оно начнётся с приглашения природы в наши дома и откроется извинением перед природой за вековое истребление.
Великое Покаяние
Здесь мы подходим к довольно отдалённым горизонтам осмысления своей планетарной роли, и если быть кратким, то она может быть обозначена как вампиризм, начиная с физиологического уровня поедания всего подряд и заканчивая производственными цепочками, основанными на переработке добываемых ресурсов.
Развитая цивилизация, разумеется, не может стоять на примитивном хищничестве. Мегалитические фабрики по забою скота, межконтинентальные индустрии по быстрому выращиванию достаточно увесистых жертв – разве не постоянно творящийся грех? То, что предлагается в качестве замены рациона якобы экоактивистами, представляет собой тот же массовый забой на пищу насекомых, сверчков, кузнечиков, муравьёв, и, следовательно, нужно искать иные пути для удовлетворения голода.
И тут первой зрелостью земной биоинженерии может считаться не изобретение в прошлом столетии способа получения чёрной икры из нефтяных отходов, но изменение пищевого цикла с помощью получения особых древесных пород. Только в футуристическом фильме ужасов можно представить себе деревья, плоды которых представляют собой нечто напоминающее нерождённых животных, однако синтезированные действительно гуманистической наукой новые деревья, способные производить животные жиры и белки, смогут явиться основанием совершенно иного пищевого цикла, снимая заодно проблему и переработки, и упаковки.
С подобной флорой возможно будет вернуться в полной мере сначала в Золотой Век, а затем и в Райский Сад.
Что же касается животных, так беззаботно истребляемых в течение тысячелетий, в каждом осознающем себя планетарно поселении должен стоять памятник и людям, и животным, безвинно погибшим в тёмные века, и тот, в чьём сердце не пробудится жалость к ним, явится для светлых веков настоящим нравственным инвалидом.
Наши будущие неотъемлемые и суверенные права
Будущая жизнь включает в себя довольно большой набор параметров, характерных для развитой, преодолевшей стадию подросткового бунта цивилизации.
– защита от пыли, грязи, шума и вибрации
В этой области недостаточно одной лишь установки шумопоглощающих панелей: следует исключить сам источник шума – примитивный транспорт и производственные циклы, подразумевающие выработку и выброс в атмосферу различных отходов, сопровождающиеся механическими шумами самой значительной интенсивности.
– отгораживание от агрессивной информационной среды
В будущих веках агрессивный информационный фон должен неизбежно сделаться весьма и весьма мрачной сказкой, которую будут пересказывать как предание зловещей старины: положение, при котором человек обречён впитывать и перерабатывать терабайты информации, окрашенной в тревожные тона, неприемлемо. И если человек выражает желание изолироваться от информационных потоков, его желание обязано быть удовлетворённым.
– право на передвижение недвижимости
При неудержимой тяге переменить место жительства, меняя лишь пейзаж за окном, человек будущих столетий сможет рассчитывать на исчерпывающее исполнение своего желания: его домашний модуль безболезненно, со всем имуществом, перевозится с континента на континент по его выбору. К услугам переселенца, если он желает переехать лишь с вещами, предоставляются быстро разворачиваемые типовые жилые модули.
– право на «внутренний переезд»
Свободно перекомпоновываемые обиталища – такое же безраздельное право, как и переезд. Конструктивно любое жилое пространство должно в считанные минуты менять величину внутреннего объёма и расположение внутренних пространств.
Неуничтожимые предметы
Чтобы соответствовать хотя бы планетарному масштабу и мере своей зрелости, мы обязаны будем позаботиться о коллективной родовой памяти так, чтобы каждое поселение вело летопись тех, кто в нём родился и вырос, а также приезжал и работал на его благо, с указанием достижений каждого и – по желанию – предоставлением их любому исследователю.
Родовая память – самое ценное для человека духа, понимающего, что лучшие накопления его – «в небе». Не ветхий архив справок, разрешений, свидетельств и аттестатов, пылящихся в шкатулках, но статичное или динамическое (голографическое) изображение человека, его послание потомкам – сердцевина наших устремлений к пока не достижимому бессмертию. Такие DATA-хранилища поистине бесценны, и потому инженерная мысль обязана выработать для каждой базы знаний особенные футляры, которые можно будет открыть в любой момент, но которые нельзя подвергнуть разрушению при помощи природных факторов. Наиболее прочные оболочки уцелеют и при извержении вулкана, и при потопах, и при термоядерных взрывах, и – в идеале – при разрушении планеты. Частотные сигналы, исходящие от них, можно будет зафиксировать и спустя несколько тысячелетий после катастрофы.
Две-три финальные строки
К формулированию данных тезисов автора подстёгивали вопиющий антиэстетизм сегодняшнего бытия и чаяние им жизни, свободной от пещерных ужасов и мегаполисного и сегодняшнего сельского быта, они и породили мечту о мире принципиально ином.
Автор не ищет Рая, но верит, что глубокое переосмысление человека и редизайн его среды способны на многое, и, в частности, на устранение неврозов не только частных, но и государственных, и цивилизационных.
Вопросы о предполагаемых средствах на осуществление данной мечты автор просит ему не задавать. Политики и экономисты куда лучше его знают, что Мамона и дух торговли, владеющий наиболее состоятельными представителями вида и их покорными слугами, никогда не дадут сбыться мечте не только о Рае и новом Золотом Веке, но и такому отношению к человеку, какого он в лучших своих проявлениях давным-давно достоин.