Минимум лет пятьдесят, как вполне респектабельные критики и знатоки рассуждают о состоянии такого направления литературы художественного вымысла, как научная фантастика (НФ).
Одни её весело хоронят – в том смысле, что всерьёз рассуждать о ней не имеет смысла, поскольку НФ практически выдавлена в маргинальные области беллетристики, где-то рядом с одноразовым чтивом типа дамских романов или детективной прозы. Другие вообще отвергают научность как творческую доминанту, противопоставляя ей художественность, стиль и прочие атрибуты традиционной литературы. Третьи и вовсе уверены, что время, скажем так, твёрдой научной фантастики истекло, а ныне грядёт агрессивная экспансия литературы фэнтезийной, психоделической, экспериментальной и т. п., серьёзные авторы уступают место армиям графоманов, находящих своих читателей на сетевых просторах. Есть и оптимисты, полагающие, что НФ неуничтожима, просто, как в своё время кино потеснило театр, так и современные информационные технологии потеснят привычные издательские форматы в сторону увеличения доступности произведений, хотя и в ущерб тиражам. С другой стороны, пессимисты, оглядывая полки книжных магазинов с бесконечными рядами красочных обложек, тянутся к переизданиям мастеров «золотого века» фантастики, горестно бормоча: «Ну совершенно нечего читать…». Попробуем разобраться, насколько правы те и другие, а также имеет ли вообще смысл говорить о НФ в категориях «высокой прозы». В состоянии ли мы сейчас определить, в какой фазе развития находится научная фантастика – расцветает, стагнирует или же готовится отойти в лучший мир литературных памятников, дабы найти упокоение где-то рядом с классицизмом или какими-то там одами на восхождение?..
1
Напомним, что термин hard science fiction, твёрдая НФ, был впервые введён в 1957 году американским писателем-фантастом и литературным критиком Питером Миллером, в советском литературоведении его начал использовать с середины 70‑х годов критик и библиограф Анатолий Бритиков. Вообще-то есть большой соблазн обратиться к корням, то есть к самой природе фантазирования, к исключительному и универсальному свойству человека делиться с другими плодами своего воображения, поговорить о механизмах психологической защиты посредством бегства от реальности, то бишь о фантастике как убежище эскаписта… Но все эти категориальные исследования давно легли в основу кандидатских и докторских диссертаций, стали темой многочисленных публикаций в своих дисциплинах, поэтому мы этого соблазна избежим и о природе фантастического в литературе, искусстве и культуре вообще говорить не будем. Равно как и о всей её истории, уходящей в замшелую старину…
А поговорим мы о том, к чему пришла научная фантастика с момента её становления как самостоятельного и самоценного направления в художественной словесности, и есть ли у неё будущее. Вряд ли кто будет оспаривать тот непреложный факт, что расцвет научной фантастики, ее массовая востребованность вызваны исключительно явлением, которое принято называть научно-технической революцией (НТР).
Позапрошлый, XIX век прошёл именно под знаком НТР, хотя её плоды в разных регионах были восприняты и усвоены очень по-разному. Отметим, что НТР – процесс не одномоментный, и, как говорится, есть мнение, что означенная революция пока ещё не завершена, практически в соответствии со словами старой советской песни «Есть у революции начало, нет у революции конца». Мнение, на наш взгляд, спорное, и к нему мы ещё вернёмся.
Иногда встречается утверждение, что НТР – это суть развитие человечества, от революционного овладения огнём, палкой-копалкой, колесом, гончарным производством, выплавкой металлов и т. д. Не отрицая революционности этих открытий, о научности в современном понимании этого термина говорить не приходится, поскольку систематизация знаний, их хранение и передача другим поколениям вне семейных или цеховых границ, экспериментальное воспроизводство полученных данных и прочие атрибуты современных исследователей появились лишь несколько веков тому назад, фактически с возникновением и распространением книгопечатания. Что касается НТР в нашем понимании, то её в корреляции с фантастикой можно условно разбить на несколько этапов.
1
Первый этап – эпоха пара и электричества. Её певцом стал Жюль Верн, которого по праву называют «отцом твёрдой научной фантастики». Герои Верна – люди предприимчивые, инициативные, полные идей, ради технического воплощения которых часто готовы жертвовать собой и другими. С позиций теории этногенеза Льва Гумилёва это типичные пассионарии: от капитана Немо до изобретателя Робура-Завоевателя, от профессора Тома Рока до инженера Сайруса Смита. Хотя со временем изменился общий интонационный строй НФ-повествования, образ неукротимого героя тем не менее вошёл в плоть и кровь современной фантастики во всех её разновидностях. Исключения редки.
Другой великой фигурой изначальной поры был Герберт Уэллс, и хотя некоторые его произведения можно отнести к разряду твёрдой НФ, всё же он считается основоположником фантастики социальной, в которой сугубо научно-технические идеи отходят на второй план или вообще упоминаются вскользь, а на первое место выходят проблемы, как правило, общественно-политического толка.
Характер первого этапа НТР обладал некой двойственностью. С одной стороны, рост и развитие промышленности и производства требовали большого количества работников, причём совершенно не обязательно, чтобы все они имели высокую техническую квалификацию. Нужны были добросовестные исполнители, а всё остальное обеспечивала своеобразная «каста» инженеров. Неудивительно, что с тех пор и до недавнего времени инженеры были главными героями НФ. Что же касается учёных, то они и вовсе казались «жрецами» – в силу исключительной малочисленности и особого положения. С другой стороны, воспроизводство «касты» сдерживалось сословными предрассудками, социальными и региональными традициями и т. п. Фантастика жюль-верновского образца являлась своего рода инспиратором общественного интереса к достижениям науки и техники, она стимулировала молодое поколение, ставя новые ориентиры – как частные, так и глобальные. Успех и процветание всё меньше зависели от происхождения и всё больше – от личных качеств.
Но всё же НФ-литература того времени не имела массового характера – большинству населения не было дела до книг вообще. И не по причине неграмотности, а просто потому, что сельское население преобладало над городским.
Второй этап НТР сформировался, как нам кажется, к 20‑м годам прошлого века. Именно тогда в обыденном сознании масс возникла готовность к новому технологическому рывку как на бытовом, так и на социальном уровне.
То, о чём говорили и над чем трудились гениальные одиночки, стало восприниматься как вполне реализуемые проекты. Принципиальная возможность использования атомной энергии, развитие аэронавтики, восприятие космического пространства как сферы интересов человечества… Ко всему ещё великие потрясения первых десятилетий ХХ века привели к усилению военного аспекта научных и технических разработок. А уже одно это вызвало не только потребность в массовой подготовке высококвалифицированных исполнителей, но и необходимость энергичной ориентации творчески активной части населения в соответствующем направлении.
К этому времени уже создан «Ральф 124 С 41+» Хьюго Гернсбека (1912) – произведение, буквально нашпигованное идеями и поворотами сюжета, которые использовала научная фантастика следующих десятилетий. Скоро обратится к фантастике Александр Беляев в своём дебюте «Голова профессора Доуэля» (1925) – вещи, неожиданно актуальной в наши дни, когда проблемы трансплантологии из научных переходят в этические. Интерес к науке и технике стимулируется повсеместно, отношение к учёным как к обладателям великих знаний, сулящих могущество и славу тем, кто овладеет ими, в сознании людей укрепляется, и бесконечно тиражируется образ гениального изобретателя или же полубезумного учёного.
К этому времени войны и революции перекроили карту мира, рост грамотности и увеличение численности городского населения создали благоприятную среду для потребления НФ во всё более и более возрастающих количествах. Тем более что, в отличие от традиционной фабульной литературы – авантюрного романа или душещипательной сентиментальной прозы, научная фантастика привлекала внимание своей необычностью, новизной.
Возникла обратная связь. Число писателей, обратившихся к научной фантастике, росло. Количество неизбежно стало переходить в качество. К 70‑м годам практически все направления в НФ были уже сформированы, однако научная фантастика к этому времени пережила свою весну и лето.
Третий этап, последний на сегодняшний день, начался приблизительно в конце 70‑х годов, когда прогресс в информационных технологиях вызвал до сих пор идущие тектонические сдвиги в общественно-политическом мироустройстве. Глобализация этих процессов имела как своих сторонников, так и противников. Оптимисты полагали, что создание «инфосферы» благотворно повлияет на экологическую обстановку, благо ведёт к сокращению ресурсоёмких производств, делает более доступным образование, стирает культурные и языковые границы между различными регионами и этносами и в итоге создаст некое единое поле деятельности человеческой цивилизации, объединённой едиными же «правилами игры». Пессимисты, напротив, пугали вытеснением сырьезатратных и экологически грязных производств в страны третьего мира и перекосом мировой экономики, а доступность информационных потоков приведёт, в частности, к росту иллюзий о сопричастности масс к творческим и иным элитам. Как выяснилось, правы оказались и те и другие, только оптимистический сценарий продержался разве что пару десятилетий, но и пессимисты промахнулись – реальность оказалась гораздо неприятнее, мягко говоря.
2
Где-то к концу прошлого века делались прогнозы о том, что распространение компьютеров и развитие Интернета приведёт к росту потребности в «бойцах» научно-технического прогресса. Казалось, что на мировом рынке интеллектуальных услуг именно возможность использования Сети сделает состав этой «армии творцов» однородным независимо от языковой, конфессиональной и культурной среды. Предполагалось, что НФ этого этапа вроде бы должна влиять на формирование и пополнение такой когорты работников умственного труда, и такая литература тоже будет иметь глобальный характер. И кто первый застолбит участок на этой территории, того и приоритет. Разумеется, эти выводы имели бы резон в том случае, если бы миссия НФ третьего этапа практически совпадала с НФ этапа второго. Но тут как раз и возникли вопросы.
Чтобы разобраться с ними нам всё же придётся сделать несколько шагов назад и вернуться к неким сущностным аспектам НФ в пору её невинного цветения. Сразу же отметим, что мы не обратились к фантастике социальной, и даже Герберт Уэллс интересует нас в первую очередь как автор ряда произведений «твёрдой» НФ. Оставим вне поля зрения утопии и антиутопии. Даже такие направления, как «космические оперы», «фантастические детективы», «катастрофы и посткатастрофические миры», «космические робинзонады» и т. п., пока отложим в сторону. Ограничим сферу нашего интереса, чтобы выяснить – имеет ли место эволюция НФ в каком-либо направлении, или мы наблюдаем её самое заурядное угасание.
Разумеется, современная НФ опирается не только на естественные науки, но и на дисциплины гуманитарные. Однако выделяя «классическое» НФ-ядро так называемой «твёрдой» научной фантастики, мы тем самым отсекаем успехи и достижения смежных направлений, чтобы выяснить: крепка ли сердцевина, или могучий с виду ствол уже поражён гниением?..
Любопытно, что многие адепты научной фантастики не боялись признать тот факт, что человек – не главный объект её интереса. Ещё Кингсли Эмис в «Новых картах ада» (1960) рассматривал «идею, как героя» современной НФ. Приблизительно в этом же смысле высказывались в те годы и Брайан Олдисс, Иван Ефремов, Станислав Лем, Кобо Абэ и др. Разумеется, речь всё же шла в первую очередь о «научно-технической», «естественно-научной» или даже «инженерной» фантастике. Эта литература, в отличие от традиционной, должна была привлечь интерес не к «судьбе человека», а к «судьбе открытия». Впоследствии почти все из вышеупомянутых писателей своим творчеством блестяще доказали, что без человека нет литературы.
Аркадий и Борис Стругацкие изначально были приверженцами гуманистического содержания фантастики, определяя её так: «…отрасль литературы, подчиняющаяся всем общелитературным законам и требованиям, рассматривая общие литературные проблемы (типа: человек и мир, человек и общество и т. д.), но характеризующаяся специфическим литературным приёмом – введением элемента необычайного» (1965). Во многом именно благодаря Стругацким советская фантастика времён её золотого века свернула с тропинки инженерно-технической на магистраль литературы традиционной. Правда, век тот длился недолго…
У Ивана Ефремова мир будущего, описанный в прорывной для того времени «Туманности Андромеды», пронизан верой в творческие силы человека, и лишь много позже он создаст роман-предупреждение «Час Быка».
Итак, ожидание научного прорыва, вера в неизбежность материального прогресса, формирование идеологии социального оптимизма – ко всему этому приложила руку НФ второго этапа НТР. А что касается её практической задачи, так её много лет назад обозначил Александр Казанцев, заявив, что фантастика должна готовить молодёжь в «технические ВТУЗы», и вместе с тем она должна быть литературой «крылатой мечты». Как ни странно, эти тезисы не противоречили друг другу, поскольку дело касалось, в общем-то, изощрённой эксплуатации юношеского энтузиазма в рамках существующей идеологии.
Вот тут мы вроде подобрались к одному из базовых понятий НФ второго этапа. Энтузиазм определяется как «высокая степень воодушевления, состояние подъёма, восторга». И впрямь, герои большинства произведений НФ той поры – сплошь и рядом энтузиасты, а попросту говоря – люди, перманентно находящиеся в состоянии аффекта.
Аффект – естественное состояние персонажей научной фантастики в эпоху её расцвета. Причём неважно, является ли герой примером для подражания, как, например, персонажи книги «Легенды о звёздных капитанах» (1961) Генриха Альтова и Валентины Журавлёвой, или представляет собой психопатическую личность, наподобие Гулли Фойла из романа Альфреда Бестера «Тигр! Тигр!» (1956). Обратим внимание на зачины множества произведений – «Это было время, когда…». Величие эпохи, апофеоз грандиозных свершений, словом, весь событийный ряд словно выдавливал незаурядную личность на авансцену, заставляя демонстрировать свои лучшие и худшие качества, созидать миры или восставать против Мироздания.
3
А ведь это что-то подозрительно напоминает… Исключительная личность в исключительных обстоятельствах – приблизительно так в школьные годы нас учили формулировать сущность романтизма как литературного направления. Кто-то в своё время остроумно заметил, что НФ – это плод греховной любви готического романа и научно-популярного очерка. Как бы то ни было, именно романтизм первой половины XIX века раскрепостил литературные роды и жанры, «вывел в свет» фантастическую повесть и, собственно говоря, выткал основу, которую впоследствии с удовольствием использовали фантасты для своих нужд. И не только фантасты.
Не будем забывать, что родиной «классического» романтизма была Германия. Великолепные образцы литературы «штурма и натиска» впоследствии отрыгнулись такой «гибелью богов», что мир содрогнулся! Многие исследователи истории взлёта и падения Третьего рейха, обращая внимание на мистическую составляющую нацистской идеологии, игнорируют тот факт, что мироощущение её творцов в немалой степени базировалось на научной фантастике, правда, весьма дурного пошиба.
Все эти теории вечного льда, расовые фантазмы и прочий бред были сформированы в том числе под воздействием НФ того времени. Ну а противопоставление героя толпе, или, как тогда говорилось, активной массе, пестовалось со времён романтизма. Люди были винтиками, их удел – с энтузиазмом воплощать мегаломанические проекты избранных судьбой или высшими силами героев.
Впрочем, люди-винтики, безмолвные массы, расходуемый материал, которым можно пожертвовать во имя глобальных проектов, – неизбежная составляющая даже весьма достойных НФ-произведений: от романа Франсиса Карсака «Бегство Земли» (1960), в котором общество далёкого будущего разделено на касты «текнов», то есть учёных и инженеров, и «триллов» – гуманитариев и прочий обслуживающий персонал, до эпопеи Сергея Снегова «Люди как боги» (1966, 1982), в котором человечество настроено насаждать свои представления о добре и зле в любом месте Вселенной.
Герои таких романов готовы к самопожертвованию во имя очередной великой цели или даже ради того, чтобы просто удовлетворить своё любопытство, как это делают персонаж повести Георгия Гуревича «Инфра Дракона» (1958) или действующие лица романа Пола Андерсона «Время: ноль». Но чаще и они были безликими и даже безымянными придатками к машинам. Так, например, в повестях раннего Лема персонажи просто обозначены по своим функциям – Астогатор, Биолог, Врач… Справедливости ради напомним, что советская фантастика даже в «твёрдо»-научно-фантастических вещах была всё же литературой судьбы, а не события. «Экипаж “Меконга”» Евгения Войскунского и Исая Лукодьянова (1961), «Открытие себя» Владимира Савченко (1967), «Люди Приземелья» Владимира Михайлова (1964) – вот характерные образцы НФ-литературы того времени, и кто скажет, что они устарели как художественные произведения! Как это увязывается с миссией НФ в качестве «коллективного агитатора и пропагандиста» НТР? Да очень просто: что у нас, что за пределами нашей страны в первую очередь полагалось думать о деле, о долге, о служении идеалам, а лишь потом о себе.
В эпоху противостояния двух цивилизаций, которое грозило в любой момент закончиться самоистреблением рода человеческого, каждый обязан был «знать свой манёвр», быть на своём посту. А поскольку битва идей в конечном итоге имела своё воплощение в металле, то и требовалось всё больше и больше «оружейников».
Но и рядовые «бойцы» не остались без внимания. Для них множилась и расцветала буйным цветом другая отрасль фантастики – фэнтези. Не будем погружаться в генезис и эволюцию этого направления. Скажем только, что и её массовый накат на читателя пришёлся на второй этап НТР. Фэнтезийная литература споспешествовала развитию или активизации таких личностных качеств, как способность действовать быстро, решительно и, по возможности, не раздумывая. Раз уж тебе указали, где Добро, а где Зло, руби-коли во имя долга и чести. Удар меча решает все проблемы, а в случае затруднения рядом всегда найдётся добрый маг (его эквивалент в НФ – гениальный учёный или изобретатель), который поможет могущественным заклинанием или хитроумным устройством.
Медиевальный пафос большинства фэнтезийных произведений – явление объективное и, скорее всего, не случайное. Средневеково‑феодальный кодекс чести идеально подходил для формирования устойчивых стереотипов. А ко всему ещё однообразие фэнтезийных сюжетов, практически однотипная атрибутика многотомных эпопей, саг и хроник неизбежно порождает определённые поведенческие модели. Исследователям ролевых игр есть где наблюдать проявления группового бессознательного, особенно когда оно преломляется в сетевых структурах компьютерных игр. Таким образом, имело место своеобразное разделение обязанностей: научная фантастика обеспечивала воспроизводство научно-технической элиты, а фэнтези – воинов грядущих битв, которые, используя разработки вышеупомянутой элиты, огнём и мечом истребят супостата.
4
Кстати, фэнтези в СССР в силу идеологических причин категорически не поощрялось, а когда НФ стала увядать, то компенсировать недостаток энтузиазма оказалось нечем. К НФ, которая всё больше становилась социальной, власти предержащие относились с большим сомнением, подозревая «кукиши в карманах», замаскированное диссидентство и прочие умыслы на господствующую идеологию. С каждым годом количество выпускаемых книг уменьшалось, молодым авторам опубликоваться было очень сложно, к тому же ходили по рукам «самопальные» переводы западной фантастики, а издательство «Мир» выпускало лишь несколько её томиков в год. Образ светлого коммунистического будущего, формируемый в советской фантастике 60‑х годов, испарился, западные «картинки» оказались более впечатляющими, и когда начались события, приведшие к «геополитической катастрофе», читатель НФ выбрал пепси, а не родной квас. Много позже спохватился, но было поздно…
Справедливости ради отметим, что и на Западе научная фантастика не благоденствовала. Появление так называемой «Новой Волны» её чуть было не утопило. Кстати, термин этот ввёл всё тот же неугомонный Питер Миллер. Дело в том, что к началу 1960‑х годов темы фантастики западного «золотого века» были в основном исчерпаны, на прилавки выплеснулись потоки коммерческой фантастики с однотипными сюжетами, не содержащей новых идей. Фантастику стали воспринимать как второсортную литературу для подростков. Отсюда и попытка расширить рамки жанра и сломать стереотипы. Творчество таких писателей, как Филип Дик, Курт Воннегут, Урсула ЛеГуин и ряда других не менее значительных фигур, грозило окончательно увести англо-американскую фантастику с дороги, которую проторили Хьюго Гернсбек, Джон Кэмпбелл, Айзек Азимов, Роберт Хайнлайн и другие, поскольку ведущая роль отводилась не описанию научных открытий и техники, а психологическим, социальным проблемам и человеческим взаимоотношениям.
Впрочем, были попытки возродить «твёрдую» НФ в США, Великобритании, Канаде и Японии. Весьма образованные и талантливые авторы, имена которых украшали антологии и журналы, обратились к истокам. Грегори Бенфорд, Грег Иган, Дэвид Брин, Нэнси Кресс, Грег Бир… Квантовая механика и психология, космология и генетика – круг интересов несколько сместился, но вектор остался прежним – популяризация идей, элиминация людей. Во‑вторых, что было неоднократно замечено критиками и рецензентами, имело место возвращение чуть ли не к жюль-верновским сюжетам, а романы, например, о колонизации Марса получали премии, их спешили экранизировать.
Неужели НФ третьего этапа – всего лишь бледная тень НФ второго, и речь идёт об очередной попытке привлечь теперь уже американскую молодёжь в «технические ВТУЗы»? Увы, всё гораздо хуже.
Третий этап НТР, в силу развития компьютерных технологий, выжигает рынок квалифицированной рабочей силы, а заодно ликвидирует за ненадобностью массу специальностей. Одновременно с этим исчезают и традиционные потребители современной научной фантастики, те, кого мы называем научно-технической интеллигенцией или инженерно-техническими работниками.
Так называемые «айтишники» – специалисты в области информационных технологий – это давно уже не творцы, а своего рода работники сервиса при цифровых структурах. А самое неприятное – современная наука настолько усложнилась, что потеряла свою наглядность, научные теории во многих естественных областях настолько изощрены, что доступны пониманию считаных единиц, которые сумеют «на пальцах» объяснить непосвящённым, о чём вообще идёт речь. Да и по большому счёту гносеологический тупик, в который зашли фундаментальные исследования, может оказаться частью лабиринта, из которого нет выхода. И надежды на такие опасные авантюры, как искусственный интеллект или квантовый компьютер, всего лишь оттягивают понимание того, что человек приблизился к границам познания.
Отсюда и резкое усыхание твёрдой научной фантастики: сыграли свою роль компьютерные игры, фантастические фильмы и сериалы, да и сама фантастика превратилась в развлекательную литературу. Рывок человечества в космос, подпитывавший НФ в 60‑е годы, выдохся. А клиповое сознание современного потребителя информации не позволяет сосредотачиваться на серьёзных идеях и проблемах, требующих времени и размышлений. К тому же когда рухнула цензура и стали переводить и издавать всё мало-мальски потребное, перепроизводство подобной литературы привело в начале нынешнего века к перенасыщению фантастикой, а перенасыщение – к пресыщению. Как говорится, рынок порешал…
5
Но у фэнтезийной литературы перспективы тоже не блестящие. Многие компьютерные игры в первую очередь рассчитаны на любителей мистики, хоррора или постапокалипсиса, усиливая, с одной стороны, эскапистские тенденции, а с другой, в общем-то, тоже формируя психотип бойца, который готов рефлекторно отстреливать всё, что бежит, летит и вообще шевелится. Но означает ли это, что современные технологии формируют новый тип сообществ – локально-замкнутых и вместе с тем обладающих доступом практически к любой информации? Интерактивное погружение в виртуальную реальность не вызывает у них состояние аффекта, поскольку они сами являются своего рода акторами этих реальностей, имея возможность переиграть ситуацию, исправить ошибочный ход и т. п.
Кстати, параллельно с этим у нас внезапно появилось огромное количество литературных произведений в жанре «попаданцев». Несколько лет тому назад в одном из номеров журнала была статья, посвящённая этому направлению в фантастике. Поэтому, не касаясь психологических, религиозно-мистических и политических аспектов такой литературы невысокого, прямо скажем, качества, напомним лишь, что среди тысяч и тысяч книг такого рода есть и произведения, которые замещают почти исчезнувший жанр научно-популярной литературы. Речь идёт о том, что, попадая в тех или иных персонажей, а также в разные времена, автор страницами воспроизводит основные сведения об азах химии, физики, медицины, геологии и т. п. А это во времена разгула плоскоземельщиков дорогого стоит!
Отдельный вопрос – доступность фантастики. С одной стороны, издательская политика вывела книжные цены на космический уровень, хотя следует признать, что качество и оформление весьма улучшились. С другой, пиратские библиотеки обеспечивают бесплатный доступ практически к любому произведению. С третьей, многие современные авторы пытаются напрямую общаться с читателями, публикуя «за долю малую» на персональных или специализированных сайтах главы своих произведений по мере их написания. То есть практически возвращаясь к архаике, когда акыны, ашуги, миннезингеры и прочие сказители работали на рынках и площадях среди честной публики. Короче говоря, сетевые библиотеки «съели» большие тиражи даже популярных авторов.
Тем не менее в сфере манипулятивных технологий и социальной инженерии фантастика, в том числе и твёрдая, сохраняет определённые позиции, правда, уже в кинематографе. Берутся старые культовые фильмы или сериалы, на их основе либо создаются продолжения, либо просто переснимаются, но только с добавлением так называемой «повесточки» – от «зелёной энергетики» до гендерной проблематики. Несмотря на провал за провалом, западные технологи не останавливаются в своих попытках содомизировать мировую культуру, и внешне эффектные фантастические сюжеты используются для массового воздействия на потребителя. А капля, как известно, камень точит.
Российский современный кинематограф, несмотря на отдельные успехи, серьёзно уступает западному как по профессионализму, так и по объёмам продукции. Но в условиях глобального цивилизационного противостояния пренебрегать таким, пусть даже несколько «заржавевшим», инструментом, как фантастика, по меньшей мере недальновидно.
Эдуард ГЕВОРКЯН
Источник: «НиР» № 12, 2023