Донская земля изрезана следами истории. Места памяти таятся в названиях степных рек и высоких курганов, в пересыхающих летней порой балках, одиноких неохватных дубах.
В старину эти места оживали в песнях и преданиях седобородых песничаев-рылешников, которые исполняли их под заунывные звуки рылея, сидя на покрытом ковылями кургане… Можно себе представить старца в высокой сивой мерлушковой папахе, сидящего в красном, как тогда говорили – кармазинном, халате, подпоясанном широким цветным поясом, в кругу внимающих ему станичников. Говорят, что на груди у такого рылешника в кожаном гаманке сидела змея, которая, как только звучала песня, выползала из-под халата и обвивала крутящую колесцо рылея руку… Места памяти наполняют и создают культурный ландшафт Донщины, они же формируют мировоззрение и самосознание современных донских казаков. К таким древним, сакральным местам относится и Монастырское урочище, представляющее собой бугристое возвышение среди некогда обширного займища, расположенного в восьми километрах от станицы Старочеркасской на правом берегу Дона. Сейчас на этом возвышении стоит восстановленная в 2005 году часовня, разрушенная большевиками в 30-х годах, и стела советского мемориала 70-х годов прошлого столетия с тремя памятными датами – 1641, 1920, 1941, посвящёнными событиям Азовского осадного сидения, Гражданской войны и Великой Отечественной войны: останки их участников были погребены здесь.
По документам Монастырский яр был известен как сборное место казаков со второй половины XVI века. Здесь собирались гулебщики[1] после снежных степных зим и ранней весной, покуда «холодная», или «казачья», донская вода не разлилась на несколько вёрст по речной пойме. В конце XVI века говорили уже о Монастырском городке, где весной по-прежнему собирались казаки соседних юртов[2], выбирали себе есаулов и ходили в степные и морские набеги. На этом месте и возник особый ритуал поминовения предков, история появления которого обросла такими легендами, что пробиться к его истокам довольно нелегко.
Почему это место называется Монастырским? Этот вопрос задавали себе все исследователи, кто так или иначе касался истории урочища. И по известной научной традиции все обращались к этимологии слова и искали его происхождение в нём самом. Так, проезжая в августе 1773 года через Монастырское урочище, путешественник и академик И. А. Гильденштедт записал в дневнике: «От Усть-Аксая мы проехали шесть вёрст на восток до Монастырского ретраншемента, находящегося на северном берегу Дона и заложенного Петром Великим во время первой осады Азова: сюда в 1711 году, по сдаче Азова, он перевёл азовский гарнизон, который, впрочем, в следующем году оста- вил это подверженное наводнениям место и был переведён в Новый ретраншемент, построенный в двух верстах выше Черкасска. Земляные валы теперь очень низки и почти незаметны, так что через них идёт дорога. Внутри их видны могилы донских казаков, павших на этом месте в битве с турками и татарами: в память их некогда был воздвигнут здесь монастырь; и теперь ещё священники из Черкасска ежегодно совершают здесь поминовения».
Из текста можно заключить, что место называется монастырским в честь монастыря, поставленного на месте битвы, на котором священники ежегодно совершают молитвы. При этом отсутствие монастыря говорит о том, что место почитаемо, а Гильденштедт, проезжая через урочище и наблюдая могилы казаков, вполне мог позаимствовать объяснение топонима из местных народных рассказов. В записке 1827 года полковника Х.П. Кирсанова название урочища также производится от якобы находившегося здесь монастыря, при этом сам автор, указывая на обширные оборонительные сооружения, сомневается в существовании монастыря на этом месте. В 1853 году донской историк В. М. Пудавов высказал мнение, что в Монастырский городок поступали на вечную жизнь все старые и от ран увечные донские казаки для окончания дней своих в повседневных молитвах. Обоснованием этой мысли послужила статья из словаря В. Даля о том, что «монастырём зовут и кладбище, а раскольничьи кладбища в Москве на деле монастыри». В. М. Пудавов, воспроизведя эту версию, объединил «кладбище» и «монастырь» в одно целое. Интересно, что и народные песни об Азовском осадном сидении говорят о монастыре, который якобы казаки основали на Дону, покинув стены Азова. Именно здесь, на наш взгляд, находятся истоки версии В.М. Пудавова о названии «Монастырское». Его впоследствии тиражировали краеведы и историки, упоминая как поселение старых увечных казаков возле часовни, а Д. Правдин назвал это «неким подобием монастыря», основанного около 1593 года, где «возле богато устроенной часовни жили, подобно монастырским отшельникам, увечные, престарелые и бездомные донские воины».
Монастырское урочище как место бытования обряда поминовения предков-героев впервые появляется в записках очевидцев середины XVIII столетия. Наверное, одним из первых его описал инженер-генерал-майор, автор «истории о донских казаках» Александр Ригельман, который с 1760 по 1782 год находился на службе в крепости Святого Дмитрия Ростовского и был свидетелем описываемых событий. Так, рассказывая об «удачных и неудачных действиях донцов от татар», проходивших до взятия казаками турецкой крепости Азов в 1637 году, Ригельман пишет: «В оные времена, когда козаки не только к Азову, но в горы, Кубань и на Азовское море подъезды свои чинили, тогда в неколиких стах человек великую добычу в одно время себе получили и, счастливо возвратясь, достигли на Дон до места, состоящего ниже их станицы Черкаской в четырёх верстах, где раскошевавшись, добычь свою дуванить стали, и для того благополучного и корыстного их возвращения упились допьяна, что турки и татары чрез подзорщиков своих, кои за ними тайно следовали, подсмотря, в великом множестве тогда ж на них ночью напали и почти всех их там, пьяных и сонных, порубя и пожитки свои забравши, безвредно возвратились, из коих козаков, и то самое малое число, спасшись бегом, в станицу свою прибежали и о нападении на них татар объявили, но за ночным временем и за разбродом их не только подать руку помочи, но ниже в силах были уже и гнаться за ними, как только принуждены были на другой день убитых товарищей на том же месте погребсти». Сюжет о гибели возвращавшихся из похода донских казаков, возникший у Ригельмана, был отмечен в сборнике песен 1885 года собирателя А. Пивоварова, который под номером 28 поместил песню «Взятие Азова казаками».
Как и тут наши казаки придобычились.
Они отъехали немного, обезпечились
И тем самым себе худо сделали:
Не поставили караула, сами спать легли –
Враг побил, порубил тех Донских казаков,
Всех Донских казаков, всех охотничков!
В примечании к этой песне собиратель замечает: «Последние строки намекают на события 1590 года, когда казаки возвращались с добычею из-под Азова и, по обыкновению, не дойдя до Черкасска, остановились “дуван дуванить”, то есть делить добычу. По дележе перепились и без караула легли спать. Турки перерезали их почти всех. На этом месте была поставлена часовня, при которой и находили приют старые, раненые казаки». Отметим, что песня о взятии Азова содержит смешанные варианты двух песен: одна о взятии Азова, другая – о гибели казаков, расположившихся лагерем и не выставивших дозоры. Второй вариант распространён в песенной среде других казачьих войск.
Из сообщения Ригельмана нельзя однозначно сделать вывод ни о характере похода, ни о его времени. Датировка похода в последующих работах, где излагается эта легенда, также неоднозначна. Например, «Географическое описание обитаемой земли Войском Донским» относит его к событиям, происходившим после 1712 года. В более поздних изданиях это событие совпадает с разорением Монастырского городка, когда в 1643 году он был «сожжён и залит кровью: турки неожиданно напали на спящий стан казаков, возвращающихся из морского набега, и всех, кто был в нём, перерезали». Это событие историк казачьей эмиграции А. Ленивов называл «монастырской резнёй», хотя саму панихиду относил к поминанию «бессмертного донского атамана Осипа Петрова и всех казаков-героев Азовского сидения», что довольно показательно для мировоззрения донцов ХХ века.
Интересно, что подробности легендарного похода в самом Старочеркасске во второй половине XVIII века передавали так: «Предки донцов возвращались с экспедиции на Азов, доставившей им значительную добычу, заночевали, не дойдя до Черкасска восьми вёрст и намереваясь войти торжественно по утру, были застигнуты врасплох преследовавшими азовцами и все зарезаны». В. Броневский в 1834 году писал ещё более лаконично: «Турки на возвращающихся с добычею из Азовского моря казаков напали врасплох и всех порезали; но черкасские жители, узнав о сем, догнали их и добычу обратно отняли». Получается, версия происхождения обряда поминовения предков, излагаемая в XVIII веке, основывается на событиях легендарных, подтверждение которым сложно найти в истории, но вполне можно найти в сказаниях о том, какая участь может ожидать героев, неосторожно заснувших после совершённого подвига.
Что же собой представлял обряд в ранних описаниях? Вернёмся к истории А. Ригельмана, который сообщает, что казаки «всякий год на оном кладбище в субботу Сырной недели поминовение по убитым делают, куда почти все, исключая самых старых и малых, выезжают и, по от- служению над оными усопшими панихиды, ядят и пьют, поют, и потом бегают и скачут на конях, и делают из того для экзерции своей настоящее рыстание, в который случай и не без убийства нечаянного от скачек тех бывает». Здесь мы встречаем наиболее раннее описание обряда, который Ригельман мог наблюдать на Дону в 60-е годы XVIII века. Обряд, описанный Ригельманом, совпадает с обрядами, происходящими в это время в других станицах: «Во всех станицах донских происходили почти подобные походы на места или оставленных ими прежних жилищ с кладбищами, или на места погребения, каких-либо пожертвовавших жизнью за отечество». Похожие обряды проходили в станице Луганской, Верхне-Курмоярской, Раздорской. Устроение на Сырной неделе военных состязаний и упражнений, таких как хождение со знамёнами, стрельба, шермиции (примерные бои), наездничество и массовые скачки, характерно для донцов. Здесь видится уже не легендарное объяснение происхождения церемониала, а рождение его из традиционного весеннего праздничного обряда, который слился с восточнославянской Масленицей. Посмотрим, есть ли основания у нашего предположения.
Первые упоминания о Монастырском яре связаны с местом сбора донских казачьих юртов ранней весной, о чём говорят и московская роспись казачьих городков,
и статейные списки о посольствах, и распросные речи донских атаманов, приехавших с зимовыми станицами в Москву. Место Монастырского яра, незатопляемое в период донских разливов, издавна являлось местом сборов и захоронений у кочевых народов, зимовавших в донской пойме. Словом «яр» в донском диалекте обозначают крутой, обрывистый берег. У В. Даля «яръ – крутояр или крутизна, крут, круча, крутик (но не утёс, не каменный); обрыв, стремнина, уступ стеною, отрубистый берег реки». Поскольку это место не затоплялось, сборы казаков на Яру продолжались до спада тёплой («русской») воды, которая как раз к Петрову дню и сходила. Можно предположить, что это место было священным и становилось точкой сбора жителей донской поймы и прилегающих степей, по аналогии с известием Е.Н. Кательникова о названии Курман-Яр: «татары, ежегодно прикочёвывая, имели в сих ярах праздники свои и торги».
О том, что Монастырский остров был священным местом, можно заключить из сообщения В.Д. Сухорукова, писавшего, что у казаков был обычай, «чтобы всех тех, кои попадутся в плен на самом острову, то есть в Монастырском или Черкасском городках, неминуемо казнить смертью, ка- кого бы звания он ни был». В этом случае понятна войсковая отписка 1637 года о погребении погибших казаков при взятии Азова, которых возили каюками довольно далеко от Азова на Монастырский яр «и велели их у часовни погребати по правилам святых отцов священнослужителем». Также строительство часовни на незатопляемом священном месте способствовало укреплению на Дону христианства и восполнению потребностей в религиозном культе для уходящих в боевой поход воинов (для них проводился чин благословения воинского оружия). Совпадение священного места и священного времени (начала весны) было возможно в рамках праздника, который отмечал завершение зимовки и сбора молодых представителей (вольницы) близлежащих юртов. Подобные праздники хорошо известны среди степных народов Евразии: например, в Западном Казахстане праздник «встречи» Амал или у кочевников Монголии обряд поминовения предков, сопровождавшийся военным смотром и отбором воинов для военного предприятия.
Следует отметить, что повсеместно в донских топонимах прослеживается морфологизация топонимов татарских и их приспособление к артикуляционным особенностям русского языка. Обратим особое внимание на старотюркское слово manistan, означающее «место, местопребывание, резиденция; обитель», от которого позже и могло образоваться название Монастырский.
В. Броневский писал, что «обряды, совершаемые на Сырной неделе, сохраняют на себе отпечаток древних обычаев» и «совершаются на местах битв, ознаменованных победою; на кладбищах близ церкви, или на местах злодеянием или каким-либо несчастием памятных». Будучи сторонним наблюдателем, он не особо озабочен тем, чтобы идеализировать образ донцов или создать какую-либо идеологическую конструкцию. Опираясь на доступные ему материалы, он, возможно, и занимается компиляцией различных фактов из разных работ, но именно в этом и заключается ценность его исследования. Поэтому он не идеализирует монастырскую панихиду, а пишет, что «сборными местами» являлись и остров Али-туба, и урочище Монастырское.
С этим согласуются и известия священника Г. Левитского, который замечает, что до 1805 года (до перехода Черкасска на новое место в Новочеркасск) казаки «кроме Монастырского и Ратного кладбища выезжали ещё на Штражамент, что близ крепости Святой Анны, и за Дон, на бывшее там кладбище, где справляли панихиды по тем воинам, кои побеждены черкесами и турками». Броневский доносит до нас и описание обряда: походный атаман у него называется атаманом пиршества; отряд называется поездом офицеров и казаков – они отправляются со знамёнами на избранное место в сопровождении духовенства, чиновников, старшин и всех жителей. «При быв на место, духовенство служит соборно панихиду по усопшим и на бранях убиенным. По окончанию служ бы стреляют из ружей; потом отряд наездников, приехавших для скачки, и духовенство угощается на войсковое иждивение, к коему казаки и чиновники прибавляют свои напитки и закуски. За сим наездники садятся на коней, становятся в ряд и пускаются во весь дух вёрст на десять и на пятнадцать. Клики народа встречают молодца, опередившего своих товарищей. Женщины почитают обязанностью принародно угощать удалых наездников мёдом, донским вином и смачными закусками. До позднего вечера молодцы толпятся вокруг прекрасных, переменяют усталых лошадей, и на свежих также на всём скаку, стреляют в цель из ружей и пистолетов… Вечером войсковой атаман или кто-либо из почётных приглашает на вечерницу, где старики усердно гуляют…».
Таким образом, перед нами ещё одна версия происхождения обряда, которую можно обозначить как «календарную», так как генерализация всех обрядовых действий связана с поминовением погибших предков, военными упражнениями и скачками.
В конце XVIII века в правление войскового атамана А.И. Иловайского сложилась официальная регламентация поминовения павших героев. Именно к этому времени относятся ранние документальные свидетельства его бытования. Церемониал выглядел следующим образом: к субботе на масляной неделе по воле войскового атамана и правительства из высокопоставленных чиновников назначались походный атаман и два полковника для проведения похода к урочищу. Например, 14 февраля 1808 года атаманом был назначен полковник и кавалер И.Я. Карпов. Для похода к урочищу приглашались все казаки и чиновники, позволялось «и выросткам явиться в станичную избу верхоконно и во всём вооружении как бы на действительную службу». Для сбора их выставлялось на станичной галерее станичное знамя. Когда все собирались, им вручались два станичных знамени, а станичные атаманы передавали свои команды в управление походному атаману. Все участники собирались или возле дома походного атамана, или на назначенной площади. Здесь они делились на два полка, во главе ставились назначенные полковники, и все отправлялись к урочищу. По прибытии казаки строились в каре, «на могилах праотцов» ставились знамёна, возле которых выставлялся караул, а атаман и чиновники выходили в центр каре. По команде «на молитву» в круг входил священник и начинал панихиду. Рядом с каре устанавливались столы с булками, мёдом, пирогами и блинами «для заедок». При пении «Со святыми упокой» производился троекратный беглый огонь. Затем приступали к закуске и питью, после чего один из полковников ехал к Черкасску, а другой, выстроив команды, объявлял скачку. «Здесь производились скачки во всём вооружении почти всего собрания, состоящего иногда в двухтысячном и более участвующих». Полковник доносил атаману о победившей лошади и победителе. Потом всё ополчение следовало в церковь для служения панихиды по убиенным, с трёхкратной стрельбой. Отдельно, по возвращении в город, поминали недавно умерших героев. После завершения церемонии все собирались у дома походного атамана и сдавали знамёна.
Вторая половина XIX века характеризуется важными изменениями, произошедшими в церемониале. Этому способствовал рост самосознания донцов, подкреплённый их сословным положением и привилегиями, которые оказывались краеугольными камнями самосохранения в охваченном реформами российском обществе. В этом процессе немалую роль следует отвести деятельности полковника В. М. Пудавова, чьи работы внесли вклад в формирование идеологии казачества как «благородного сословия, вышедшего из глубины славянской натуры». Об этой стороне его творчества упоминал И.Д. Попко, когда писал: «В.М. ищет нравственного принципа казачества и находит его в самой глубине славянской натуры». Войсковой наказной атаман М. Г. Хомутов часто посещал дом Пудавова, где слушал страницы его исторических сочинений. Публикации Пудавова в «Северной пчеле», в «Сыне Отечества», его полемика с историком В. Броневским, развернувшаяся в 30-е годы на страницах той же
«Северной пчелы», защищали идеальный образ казаков-рыцарей. Его «История» повествовала о казачестве, которое «явилось в область человеческого общежития для великой, мировой цели – сдерживания на Востоке Европы равновесия в окончательном средневековом духовном разграничении человечества нового по трём таинственно- преобразовательным началам: православию, латинству и исламизму… Кровавая история днепровских и донских казаков доказывает такое великое призвание этой сословности». В. Пудавов в поисках нравственного принципа казачества указывал на защиту церкви и государства как на его изначальное предназначение. Полностью реализовать этот принцип можно было на историческом примере Азовского осадного сидения. Эта риторика донского историка происходила на фоне реализации недавно принятого
«Положения об управлении Войска Донского» 1835 года. Благодаря работам Пудавова сформировалась идеология служилого «казачьего рыцарства», проникнутая монархизмом и славянофильством автора. Идеи В.М. Пудавова были подхвачены Г. Левитским и Н. Красновым. На Монастырскую панихиду обратили внимание войсковые и наказные атаманы М.Г. Хомутов, П.Х. Граббе, А.Л. Потапов. Можно предположить, что здесь не последнее место занимала обеспокоенность военной подготовкой в войске, реакцией императора на участие донцов в подавлении польского восстания.
8 января 1862 года появляется приказ наказного войскового атамана М.Г. Хомутова о совершении заупокойных молитв в субботу Сырной недели во всех храмах казачьих станиц. А уже в 1864 году область Войска Донского посетил государь наследник цесаревич Николай Александрович. Это событие было отражено в книге К.П. Победоносцева и И.К. Бабста, в ней Монастырское урочище было названо «домашнею святыней» донцов: через урочище казаки ходили в походы, здесь хоронили погибших товарищей. Здесь доживали и старые и увечные казаки. Наконец, в этой работе чётко проведена мысль о том, что Монастырское урочище «дорого для донского казачества, потому что здесь сложены кости храбрых защитников Азова и участников сидения Азовского, о котором до сих пор живёт славное предание в памяти народной».
В 1865 году протоиерей Старочеркасского собора Г. Левитский, после ряда работ по истории Монастырского урочища, публикует приглашение к пожертвованию для сооружения памятника на нём, и в этом же году они совместно со станичным атаманом подполковником Поповым и станичным судьёй Епифановым пишут очерк, посвящённый церемониалу монастырской панихиды.
«Азовская тема» продолжается в его очерке об Азовском походе донцов. Стараниями священника Левитского тема Азовского осадного сидения, азовских трофеев, роли Монастырского городка приобрела своё настоящее значение. Образно говоря, «Азовская эпопея» материализовалась в «черкасской старине» (Азовские трофеи, Азовский Предтечев образ, Азовский колокол, Азовское кадило, Три иконостасных азовских образа, Шёлковый азовский иконостас и проч.), и монастырская панихида сыграла здесь основополагающую роль. Достаточно упомянуть, что известная часть Азовских трофеев была найдена отцом Г. Левитским во время установки им для детей возле Вознесенского собора солнечных часов. В 1867 году на пожертвования граждан Войска Донского был сооружён памятник «Во славу преблагого Бога, Пресвятыя Его Богоматери и защитника Азова святого Иоанна Предтечи, заложен памятник сей в честь и вечную славу Донских героев, покоривших Российской державе Азов в 1637 году и защитивших его в 1641 году от 300-тысячной турецкой армии». 20 августа было совершено торжественное освящение памятника.
12 апреля 1867 года войсковой атаман А.Л. Потапов издал приказ № 42, в котором указывал, «чтобы одновременно с панихидою о павших на поле брани воинах, совершаемою на монастырском, то есть в субботу на Сырной неделе, были отправляемы таковые же панихиды и во всех станичных церквах». С согласия архиепископа Донского и Новочеркасского Иоанна данное распоряжение было распространено по всему войску. Состязания и скачки по степенно уходили в разряд военной подготовки молодёжи или заменялись крестными ходами и службами. В вышедшей в этом же году «Памятной книжке» был представлен очерк о памятнике на Монастырском урочище. Представленный церемониал по форме своей мало чем отличался от церемониала конца XVIII века, за исключением появившихся новых деталей. Теперь духовенство отпевает в кругу ополчения установленную панихиду «о православных Донских воинах, покоривших Русской державе Азов и защитивших его с православными храмами от агарян». После рикошетной стрельбы церемониймейстер, став среди круга, говорил речь о заслугах Азовских героев.
Как можно видеть, на рубеже веков происходит окончательное встраивание народного обычая в официальную идеологию казачьего сословия. Благодаря работам директора Новочеркасского музея Х. И. Попова историческая панихида на Монастырском урочище была прочно связана с поминовением героев Азовского осадного сидения. В 1901 году «по ходатайству старочеркасского станичного общества, с разрешения Войскового наказного атамана, по соглашению с высокопреосвященством архиепископом Донским и Новочеркасским» дата проведения церемониала была перенесена на 1 число октября, а с 1902 года – на субботу, предшествующую дню 1 октября, как день
«ближайший ко дню окончания Азовского сидения». Сделано это было ввиду неудобств сообщения с Монастырским урочищем во время Сырной недели, когда вследствие оттепели нередко бывает распутица, затрудняющая прибытие войск и депутаций от соседних со Старочеркасском станиц. Церемониал поминовения окончательно преобразуется в местный официальный праздник. На него уже прибывает окружной атаман Черкасского округа, духовенство, станичный атаман и многочисленный народ из станицы Старочеркасской, атаманы и жители из ближайших станиц, конные воинские команды, конная строевая сотня из Новочеркасска при двух орудиях донской артиллерии, под командой походного атамана из штаб-офицеров, и оркестр войсковой музыки по наряду войскового штаба.
Подводя итоги нашего исследования, можно сделать следующие выводы. Возникновение церемониала монастырской панихиды укладывается в три версии. Во-первых, легендарное происхождение, связанное с событиями, произошедшими до Азовской эпопеи (или после неё), в которых возвращающиеся герои были вероломно убиты (нельзя исключить и фольклорную основу этого сюжета). Во-вторых, календарное происхождение церемониала как продолжение древней евразийской традиции поминовения предков и устраиваемых по этому поводу масштабных конных состязаний с отбором лучших лошадей и наездников. В-третьих, историко-идеологическое происхождение церемониала, которое было сформулировано донскими историками и прочно связывалось с Азовской эпопеей 1637–1642 годов.
В настоящий момент в Старочеркасской станице сосуществуют три казачьих мероприятия, связанных с Монастырским урочищем. Первое, отражающее сборы казаков на Сырной неделе, заключается в крестном ходе от Воскресенского или Ратного собора к урочищу, второе – сборы казаков Аксайского юрта на Каплице за неделю до празднования Покрова Пресвятой Богородицы и третье – это Шермиции на Монастырском урочище, весенние сборы донцов с выборами гулебных атаманов, молебном и чином благословения воинских оружий, обрядами «посажения» мальчика на коня, конными и пешими состязаниями, на которых можно увидеть не только казаков, но и калмыков, ногайцев, черкесов, приезжающих посоревноваться в наездничестве, борьбе, стрельбе, по- слушать старинных мамаевских песен.
В. Броневский писал, что «обряды, совершаемые на Сырной неделе, сохраняют на себе отпечаток древних обычаев» и «совершаются на местах битв, ознаменованных победою; на кладбищах близ церкви, или на местах злодеянием или каким-либо несчастием памятных». Будучи сторонним наблюдателем, он не особо озабочен тем, чтобы идеализировать образ донцов или создать какую-либо идеологическую конструкцию. Опираясь на доступные ему материалы, он, возможно, и занимается компиляцией различных фактов из разных работ, но именно в этом и заключается ценность его исследования. Поэтому он не идеализирует монастырскую панихиду, а пишет, что «сборными местами» являлись и остров Али-туба, и урочище Монастырское.
С этим согласуются и известия священника Г. Левитского, который замечает, что до 1805 года (до перехода Черкасска на новое место в Новочеркасск) казаки «кроме Монастырского и Ратного кладбища выезжали ещё на Штражамент, что близ крепости Святой Анны, и за Дон, на бывшее там кладбище, где справляли панихиды по тем воинам, кои побеждены черкесами и турками». Броневский доносит до нас и описание обряда: походный атаман у него называется атаманом пиршества; отряд называется поездом офицеров и казаков – они отправляются со знамёнами на избранное место в сопровождении духовенства, чиновников, старшин и всех жителей. «При- быв на место, духовенство служит соборно панихиду по усопшим и на бранях убиенным. По окончанию службы стреляют из ружей; потом отряд наездников, приехавших для скачки, и духовенство угощается на войсковое иждивение, к коему казаки и чиновники прибавляют свои напитки и закуски. За сим наездники садятся на коней, становятся в ряд и пускаются во весь дух вёрст на десять и на пятнадцать. Клики народа встречают молодца, опередившего своих товарищей. Женщины почитают обязанностью принародно угощать удалых наездников мёдом, донским вином и смачными закусками. До позднего вечера молодцы толпятся вокруг прекрасных, переменяют усталых лошадей, и на свежих также на всём скаку, стреляют в цель из ружей и пистолетов… Вечером войсковой атаман или кто-либо из почётных приглашает на вечерницу, где старики усердно гуляют…».
Таким образом, перед нами ещё одна версия происхождения обряда, которую можно обозначить как «календарную», так как генерализация всех обрядовых действий связана с поминовением погибших предков, военными упражнениями и скачками.
В конце XVIII века в правление войскового атамана А. И. Иловайского сложилась официальная регламентация поминовения павших героев. Именно к этому времени относятся ранние документальные свидетельства его бытования. Церемониал выглядел следующим образом: к субботе на масляной неделе по воле войскового атамана и правительства из высокопоставленных чиновников назначались походный атаман и два полковника для проведения похода к урочищу. Например, 14 февраля 1808 года атаманом был назначен полковник и кавалер И. Я. Карпов. Для похода к урочищу приглашались все казаки и чиновники, позволялось «и выросткам явиться в станичную избу верхоконно и во всём вооружении как бы на действительную службу». Для сбора их выставлялось на станичной галерее станичное знамя. Когда все собирались, им вручались два станичных знамени, а станичные атаманы передавали свои команды в управление походному атаману. Все участники собирались или возле дома походного атамана, или на назначенной площади. Здесь они делились на два полка, во главе ставились назначенные полковники, и все отправлялись к урочищу. По прибытии казаки строились в каре, «на могилах праотцов» ставились знамёна, возле которых выставлялся караул, а атаман и чиновники выходили в центр каре. По команде «на молитву» в круг входил священник и начинал панихиду. Рядом с каре устанавливались столы с булками, мёдом, пирогами и блинами «для заедок». При пении «Со святыми упокой» производился троекратный беглый огонь. Затем приступали к закуске и питью, после чего один из полковников ехал к Черкасску, а другой, выстроив команды, объявлял скачку. «Здесь производились скачки во всём вооружении почти всего собрания, состоящего иногда в двухтысячном и более участвующих». Полковник доносил атаману о победившей лошади и победителе. Потом всё ополчение следовало в церковь для служения панихиды по убиенным, с трёхкратной стрельбой. От- дельно, по возвращении в город, поминали недавно умерших героев. После завершения церемонии все собирались у дома походного атамана и сдавали знамёна.
Вторая половина XIX века характеризуется важными изменениями, произошедшими в церемониале. Этому способствовал рост самосознания донцов, подкреплённый их сословным положением и привилегиями, которые оказывались краеугольными камнями самосохранения в охваченном реформами российском обществе. В этом процессе немалую роль следует отвести деятельности полковника В.М. Пудавова, чьи работы внесли вклад в формирование идеологии казачества как «благородного сословия, вышедшего из глубины славянской натуры». Об этой стороне его творчества упоминал И.Д. Попко, когда писал: «В.М. ищет нравственного принципа казачества и находит его в самой глубине славянской натуры». Войсковой наказной атаман М.Г. Хомутов часто посещал дом Пудавова, где слушал страницы его исторических сочинений. Публикации Пудавова в «Северной пчеле», в «Сыне Отечества», его полемика с историком В. Броневским, развернувшаяся в 30-е годы на страницах той же «Северной пчелы», защищали идеальный образ казаков-рыцарей. Его «История» повествовала о казачестве, которое «явилось в область человеческого общежития для великой, мировой цели – сдерживания на Востоке Европы равновесия в окончательном средневековом духовном разграничении человечества нового по трём таинственно- преобразовательным началам: православию, латинству и исламизму… Кровавая история днепровских и донских казаков доказывает такое великое призвание этой сословности». В. Пудавов в поисках нравственного принципа казачества указывал на защиту церкви и государства как на его изначальное предназначение. Полностью реализовать этот принцип можно было на историческом примере Азовского осадного сидения. Эта риторика донского историка происходила на фоне реализации недавно принятого «Положения об управлении Войска Донского» 1835 года. Благодаря работам Пудавова сформировалась идеология служилого «казачьего рыцарства», проникнутая монархизмом и славянофильством автора. Идеи В.М. Пудавова были подхвачены Г. Левитским и Н. Красновым. На Монастырскую панихиду обратили внимание войсковые и наказные атаманы М. Г. Хомутов, П. Х. Граббе, А. Л. Потапов. Можно предположить, что здесь не последнее место занимала обеспокоенность военной подготовкой в войске, реакцией императора на участие донцов в подавлении польского восстания.
8 января 1862 года появляется приказ наказного войскового атамана М. Г. Хомутова о совершении заупокойных молитв в субботу Сырной недели во всех храмах казачьих станиц. А уже в 1864 году область Войска Донского посетил государь наследник цесаревич Николай Александрович. Это событие было отражено в книге К.П. Победоносцева и И.К. Бабста, в ней Монастырское урочище было названо «домашнею святыней» донцов: через урочище казаки ходили в походы, здесь хоронили погибших товарищей. Здесь доживали и старые и увечные казаки. Наконец, в этой работе чётко проведена мысль о том, что Монастырское урочище «дорого для донского казачества, потому что здесь сложены кости храбрых защитников Азова и участников сидения Азовского, о котором до сих пор живёт славное предание в памяти народной».
В 1865 году протоиерей Старочеркасского собора Г. Левитский, после ряда работ по истории Монастырского урочища, публикует приглашение к пожертвованию для сооружения памятника на нём, и в этом же году они совместно со станичным атаманом подполковником Поповым и станичным судьёй Епифановым пишут очерк, посвящённый церемониалу монастырской панихиды.
«Азовская тема» продолжается в его очерке об Азовском походе донцов. Стараниями священника Левитского тема Азовского осадного сидения, азовских трофеев, роли Монастырского городка приобрела своё настоящее значение. Образно говоря, «Азовская эпопея» материализовалась в «черкасской старине» (Азовские трофеи, Азовский Предтечев образ, Азовский колокол, Азовское кадило, Три иконостасных азовских образа, Шёлковый азовский иконостас и проч.), и монастырская панихида сыграла здесь основополагающую роль. Достаточно упомянуть, что известная часть Азовских трофеев была найдена отцом Г. Левитским во время установки им для детей возле Вознесенского собора солнечных часов. В 1867 году на пожертвования граждан Войска Донского был сооружён памятник «Во славу преблагого Бога, Пресвятыя Его Богоматери и защитника Азова святого Иоанна Предтечи, заложен памятник сей в честь и вечную славу Донских героев, покоривших Российской державе Азов в 1637 году и защитивших его в 1641 году от 300-тысячной турецкой армии». 20 августа было совершено торжественное освящение памятника.
12 апреля 1867 года войсковой атаман А. Л. Потапов издал приказ № 42, в котором указывал, «чтобы одновременно с панихидою о павших на поле брани воинах, совершаемою на монастырском, то есть в субботу на Сырной неделе, были отправляемы таковые же панихиды и во всех станичных церквах». С согласия архиепископа Донского и Новочеркасского Иоанна данное распоряжение было распространено по всему войску. Состязания и скачки по- степенно уходили в разряд военной подготовки молодёжи или заменялись крестными ходами и службами. В вышедшей в этом же году «Памятной книжке» был представлен очерк о памятнике на Монастырском урочище. Представленный церемониал по форме своей мало чем отличался от церемониала конца XVIII века, за исключением появившихся новых деталей. Теперь духовенство отпевает в кругу ополчения установленную панихиду «о православных Донских воинах, покоривших Русской державе Азов и защитивших его с православными храмами от агарян». После рикошетной стрельбы церемониймейстер, став среди круга, говорил речь о заслугах Азовских героев.
Как можно видеть, на рубеже веков происходит окончательное встраивание народного обычая в официальную идеологию казачьего сословия. Благодаря работам директора Новочеркасского музея Х.И. Попова историческая панихида на Монастырском урочище была прочно связана с поминовением героев Азовского осадного сидения. В 1901 году «по ходатайству старочеркасского станичного общества, с разрешения Войскового наказного атамана, по соглашению с высокопреосвященством архиепископом Донским и Новочеркасским» дата проведения церемониала была перенесена на 1 число октября, а с 1902 года – на субботу, предшествующую дню 1 октября, как день «ближайший ко дню окончания Азовского сидения». Сделано это было ввиду неудобств сообщения с Монастырским урочищем во время Сырной недели, когда вследствие оттепели нередко бывает распутица, затрудняющая прибытие войск и депутаций от соседних со Старочеркасском станиц. Церемониал поминовения окончательно преобразуется в местный официальный праздник. На него уже прибывает окружной атаман Черкасского округа, духовенство, станичный атаман и многочисленный народ из станицы Старочеркасской, атаманы и жители из ближайших станиц, конные воинские команды, конная строевая сотня из Новочеркасска при двух орудиях донской артиллерии, под командой походного атамана из штаб-офицеров, и оркестр войсковой музыки по наряду войскового штаба.
Подводя итоги нашего исследования, можно сделать следующие выводы. Возникновение церемониала монастырской панихиды укладывается в три версии. Во-первых, легендарное происхождение, связанное с событиями, произошедшими до Азовской эпопеи (или после неё), в которых возвращающиеся герои были вероломно убиты (нельзя исключить и фольклорную основу этого сюжета). Во-вторых, календарное происхождение церемониала как продолжение древней евразийской традиции поминовения предков и устраиваемых по этому поводу масштабных конных состязаний с отбором лучших лошадей и наездников. В-третьих, историко-идеологическое происхождение церемониала, которое было сформулировано донскими историками и прочно связывалось с Азовской эпопеей 1637–1642 годов.
В настоящий момент в Старочеркасской станице сосуществуют три казачьих мероприятия, связанных с Монастырским урочищем. Первое, отражающее сборы казаков на Сырной неделе, заключается в крестном ходе от Воскресенского или Ратного собора к урочищу, второе – сборы казаков Аксайского юрта на Каплице за неделю до празднования Покрова Пресвятой Богородицы и третье – это Шермиции на Монастырском урочище, весенние сборы донцов с выборами гулебных атаманов, молебном и чином благословения воинских оружий, обрядами «посажения» мальчика на коня, конными и пешими состязаниями, на которых можно увидеть не только казаков, но и калмыков, ногайцев, черкесов, приезжающих посоревноваться в наездничестве, борьбе, стрельбе, послушать старинных мамаевских песен.
Андрей ЯРОВОЙ, г. Зерноград, Ростовская область
Источник: «НиР» № 9-10, 2022
[1] Гулебщик – тот, кто занимается охотой, рыболовством или скотоводством в отъезде, кочуя.
[2] Юрт – низшее административно-территориальное образование донских казаков.