Хроники Духовного Авангарда

Начало в No 8

В самые суровые для себя годы гонений (1924–1932) священник Сергий Дурылин вёл записки, впоследствии названные им «В своём углу». Это книга перехода во всех смыслах. Автор обращается к наиболее значимым явлениям и лицам царской эпохи, отразившимся в его личной судьбе. Он взирает на них из советского настоящего, вернее, поверяет ими это настоящее. А настоящее ли оно? Есть ли будущее у такой России? Не является ли обступившая его «новая» жизнь лишь угасанием жизни, «новая» культура – маскировкой варварства, «новояз» – пародией на великий язык классиков?

Подобно Дурылину, схожими вопросами задавались тысячи интеллигентов, оставшихся в стране и не мысливших своё существование вне её. Крутые – иногда на 180° – развороты большевистской политики будто нарочно преследовали цель испытать сделанный ими выбор на прочность.

Если соотнести вариативность такого выбора с патриотическим чувством, возникнет сектор круга, заостряющийся к его центру. Внешняя дуга – эпоха революций и гражданской войны, когда по-разному понимаемая любовь к Родине была присуща обеим сторонам конфликта. После победы Красной армии, с началом нэпа, те, кто не доверял утопическим проектам, могли ещё надеяться на частичную реставрацию прежнего благополучия. Однако в ходе первой пятилетки их иллюзии должны были развеяться окончательно. Теперь лояльность следовало доказывать не только «бывшим» (представителям дворянства, духовенства, буржуазии), но и левым «уклонистам» (троцкистам и т.п.). Пассивно несогласные могли избрать «внутреннюю эмиграцию», отказавшись от активного участия в строительстве новой жизни. Для несогласных активно (или таковыми признанных) распахнулись ворота лагерей и спецпоселений. В центре круга исчезают даже эти позиции. После нападения гитлеровской Германии быть патриотом означало участвовать в войне на стороне Советского Союза. Всё остальное являлось предательством.

Однако С. Н. Дурылин совершил выбор гораздо раньше. Поселившись в Болшеве, он перестал носить рясу, превратившись в уважаемого (едва ли не на самом верху) филолога. Что это? Акт приспособленчества, боязнь репрессий, измена идеалам молодости? Таким вопросом можно задаться не только в отношении Дурылина, но и других интеллигентов-христиан, включившихся в культурный процесс с середины 1930-х. Дурылин вычертил «свой угол» в 1932-м, когда возврат к истокам национальной культуры только забрезжил. До 1947-го – года «помилования России», согласно пророчеству преподобного Серафима,– было ещё далеко. Можно ли вообще отыскать причину такого выбора вне сферы интуиции или прямого внушения свыше (как иногда происходит в сознании верующего человека)? Но тогда следует говорить о групповой интуиции или коллективном откровении...

Хотя записки Дурылина оборваны на самом интригующем эпизоде его биографии, там всё же встречаются намёки на причину его трансформации. Прежде всего, он убедился, что Православная Церковь как организация зашла в тупик. Церковные неурядицы и постоянные расколы объяснялись отнюдь не только преследованием со стороны государства. Дурылин, принимавший деятельное участие в Поместном Соборе 1917–1918 годов, как и многие другие, ждал возврата Церкви к апостольским идеалам. К сожалению, этого не могло произойти в одночасье. Те, кто громче всех кричал об «оживлении» церковности, на поверку оказались двуличными авантюристами. Других изменившаяся реальность убедила, что наступил конец света, следовательно, единственно верный путь – сжечь себя в сопротивлении новой власти, стяжав венец мученичества. Такую позицию нельзя было не уважать, но она напрочь отказывала Церкви в любом земном будущем. Третьи в уступках коммунистам доходили до позорного, ни у кого не вызывающего доверия сервилизма...

Друг Дурылина священник Павел Флоренский, пребывая под следствием, оставил важный текст, посвящённый грядущему государственному строю России, где,в частности, без прикрас оценивал религиозную ситуацию: «Православная Церковь в своём современном [виде] существовать не может и неминуемо разложится окончательно; как поддержка её, так и борьба против неё поведут к укреплению тех устоев, которым время уйти в прошлое, и вм[есте с тем] задержат рост молодых побегов, которые вырастут там, где сейчас их менее [всего ждут]. Когда религию навязывают – от неё отворачиваются. <...> Но когда религии не будет, тогда начнут тосковать. Это будет уже не старая и безжизненная религия, а вопль изголодавшихся духом, которые сами, без понуканий и зазываний, создадут свою религиозную организацию».

Флоренский предостерегает государственных лиц, до сведения коих он рассчитывал донести своё послание, как от попыток опереться на устаревший тип церковной организации, так и от гонений в её отношении. Отсюда рекомендация Флоренского: «Государство <...> нуждается в религиозном углублении жизни и будет ждать такового». Возрождение произойдёт своим путём «через 10–15 лет, а до тех пор должна быть пауза, пустота и молчание».

Рассуждая далее о «творческой личности», важности её привлечения к государственному строительству, отец Павел размечает идеальный план взаимодействия интеллигенции и административного аппарата. Если додумать его мысли до конца, получится, что в течение «паузы», когда номинальные религиозные институты загружены внутренним перерождением, именно христианская интеллигенция должна взять ответственность за передачу накопленных духовных ценностей будущим поколениям. Эта точка зрения объясняет кардинальное отличие Флоренского и его сподвижников, оставшихся в России, как от тех, кто выключил себя из социума, так и от тех, кто пытался продлевать бытие «догнивающей» церковности за рубежом.
К трактату отца Павла «Предполагаемое государственное устройство в будущем» (1933) мы ещё вернёмся. С нашей временной отметки он предстаёт сбывшимся и сбывающимся пророчеством, хотя после публикации в 1990 году лишил философа многих поклонников из либерального стана. Ведь Флоренский доказывал, что Советский Союз способен выстоять в предстоящей мировой схватке только как разноукладная народная империя с харизматическим лидером во главе.

И снова 1947 год, указанный преподобным Серафимом: 1933 + «10–15 лет». Хотя Флоренский не дожил до этого срока, однако вместе с единомышленниками совершил удивительный христианский подвиг, который предварял его наступление. Речь идёт об отделении главы Сергия Радонежского от остальных мощей преподобного, которое было тайно произведено им в 1919 году из-за угрозы осквернения при вскрытии раки. Святыня была возвращена оставшимися в живых хранителями патриарху Алексию (Симанскому) в год открытия Троице-Сергиевой Лавры, в 1946-м*. Это событие служило знамением, что возрождение России и Церкви близко.

Другой мотив, подвигнувший С. Н. Дурылина отказаться от священнического служения, который вырисовывается из его записок,– размышления о природе времени. Анализируя службу индикту (церковному новолетию, наступающему 1 сентября), он выделяет слова из 8-й песни канона: «Изводящему всяческая Богу, и времена изменяющему, на многообразное человеческое управление». Дурылин убеждён, что время «вещно», что это не раздробленность на дни и прочие единицы отсчёта, а «узел, ккоторому сводятся все мировые верёвки со всеми узлами на них», иными словами – взаимная увязанность событий. Косвенное подтверждение такому взгляду он находит в текстах Анны Шмидт (1851–1905), нижегородской журналистки и религиозной мыслительницы, в мировоззрении которой оригинально преломились идеи «философии всеединства» В. С. Соловьева. А. Н. Шмидт (а с её текстами были знакомы все ведущие писатели и философы Серебряного века) писала об «уповоде», «кусках времени, даваемых Богом в пользование человечеству, об ограниченности исторических кусков, о крае времени, дойдя до которого, не можешь уже продолжить его, если не продолжит его “всея твари Создатель, времена и лета во своей власти положивый” [Дурылин снова цитирует службу индикту]». Сергей Николаевич пытается постичь, существует ли какая-то основа для пророчеств Серафима Саровского и согласных с ним старцев, помимо личного откровения. Может быть, её следует искать в богослужебных текстах? Или даже в сочинениях околоцерковных религиозных философов? Щедро одарённый интуицией, Дурылин нащупывает некие проблески утраченного (или, скорее, ещё не кристаллизовавшегося) знания, и все они сводятся к теме индикта (или индиктиона, если точнее следовать греческому языку).

Попробуем разобраться, почему индиктион столь важен для православного восприятия времени. Затрагивая вопрос о цикличности в книге «О водоразделах мысли», отец П. Флоренский не успел завершить исследования, хотя вплотную подошёл к феномену «узловых точек». Флоренский разбивает биографию человеческого организма на «эпохи», где внутреннее биологическое время (то есть время, отмечающее стадии роста) смыкается с внешним астрономическим временем. Он даже выводит формулы «вещности» времени, существование которой подозревал Дурылин. Овеществлённое время Флоренский условно называл «массой», или мерой организма, «разумея под массою не материальную массу, а совокупность всего, всех как материальных, так и эфирных, астральных, ментальных и т.д. порождений жизнедеятельности организма, вообще весь его раскрытый в наличности состав, – организм как энтелехию» (древнегреческий термин, обозначающий нечто как завершённое целое в пространстве и времени. – Р. Б.).
То, что справедливо для одного человека, может быть спроецировано на его тип в целом и на человеческое сообщество. Крупнейший российский теоретик цивилизационного подхода к истории биолог Н.Я.Данилевский (1822–1885) рассматривал «культурно-исторические типы» как своеобразные организмы, развивающиеся стадиально. Каждый из них, как мы видим сегодня, обладал (или обладает) собственной «эрой», согласующей внутреннее развитие с астрономическими циклами. Для индийской цивилизации это манвантары, юги и т. д., для мусульман эра Хиджры, для иудеев – даты Исхода, Вавилонского пленения, 1-го и 2-го Храмов и т. д., для Китая – последовательность династий, для Японии – время правления каждого императора или периоды междуцарствий... Они имеют разную длительность и разную смысловую нагрузку, что красноречиво свидетельствует в пользу теории о множественности цивилизаций.

Здесь впору задаться вопросом: какой мерой измерять историю России, если рассматривать её как самостоятельную цивилизацию? – Миротворным кругом, или великим индиктионом. Как ни странно, этот лежащий на поверхности ответ был получен совсем недавно, благодаря работам хронолога А. Н. Зелинского и опирающегося на них историка А. Б. Рудакова. В Средние века, как заметил Андрей Зелинский, церковный календарь «упорядочивал время, не он зависел от времени, а в известном смысле время зависело от него». Требовалось лишь разглядеть «узел» со множеством «узелков», «уповод», давно закреплённый в богослужении и летописях, где скрупулёзно фиксировались даты индиктов.

Индикты заняли главенствующее положение в календаре Римской империи через два года после Миланского эдикта (в 314-м), что не оставляет сомнения в связи этого узаконения с последовавшим господством христианства. 15-летний индикт заменил языческое исчисление по Олимпиадам, став хронологической матрицей православной восточно-христианской империи. Церковная неделя с воскресением в середине, имперский индикт и пасхалия интегрировали три потока времени: астрономическое (солнечный год юлианского календаря), смешанное астрономическо-литургическое время (расчёт пасхалии, сопоставляющий лунные фазы с весенним равноденствием) и политическое (имперское) время.

Вот почему наиболее важным для философии истории является цикл великого индиктиона, или, как его называли на Руси, миротворного круга. Это полный пасхальный цикл продолжительностью в 532 года (далее он будет называться одним словом – «индиктион»). В начале каждого цикла даты православной Пасхи повторяются в том же порядке. По существу, индиктион – эпоха Церкви как таинственного организма, чья жизнедеятельность задана богослужением. Сердце богослужения – литургия, а главная литургия года – пасхальная. Следуя за С.Н.Дурылиным и отцом П.Флоренским, можно считать индиктион овеществлённым благодаря времени «плотью и кровью» православной цивилизации.

Cчёт обращений великого индиктиона скоррелирован с библейской историей, поэтому 1-й индиктион церковной пасхалии отсчитывают с 1 марта 5508 года до Рождества Христова, то есть от Сотворения Мира. Кстати, мартовский год длительное время превалировал в русских летописях. До Рождества Христова укладывается десять полных обращений индиктиона. 11-е завершилось уже после Р.Х. в 344 году, а в 876 году завершилось 12-е (1-й полный индиктион христианской эры), в 1408-м – 13-е (второй христианский индиктион). С 1941 года идет 15-й индиктион (четвёртый христианский), который закончится 2473 годом. Таким образом, начиная с IV века минуло три великих индиктиона: 345–876, 877–1408, 1409–1940.

Каждый из них соотносится с чётко очерченным «уповодом» событий в цепи следовавших друг за другом «энтелехий» православной цивилизации, каждый завязывает свой смысловой «узел». В конце первого полного индиктиона после Рождества Христова, когда христианский мир ещё оставался единым целом, но уже начался процесс разделения Западной и Восточной церквей, проявила себя новая сила – славянская цивилизация. Святые Кирилл и Мефодий создают священную азбуку глаголицы, а в крайней восточной области расселения славян возникает Новгородско-Киевское государство Рюриковичей – ядро будущей российской цивилизации.
Второй индиктион (877–1408) – время зарождения русского культурно-исторического типа. Он заканчивается, когда, с одной стороны, правление князей становится ощутимо более независимым от Орды, а с другой – ускоряется размежевание с западной частью Русского мира – Литвой, активно вбиравшейся Польшей. Стоянию на Угре в 1480 году предшествовало стояние в 1408-м, когда московские и литовские ратники две недели ждали сигнала к битве, но в итоге разошлись с миром.

Третий индиктион, с 1409 по 1940 год, завязан на фигуре преподобного Андрея Рублёва и созданного им образа Троицы. Он стал прорывом не только в иконописании, но и в богословии. Предшествовавшие попытки сделать догмат о триединстве Божества доступным на образносимволическом уровне наталкивались в Византии на скепсис церковных авторитетов, провоцировали конфликты. Но преподобному Андрею поистине удалось «описать неописуемое», «изобразить неизобразимое». Русская Церковь в лице соборов XVI–XVII веков приняла его произведение, впервые утвердив изображение Троицы в качестве эстетического эталона. Важно, что церковные постановления соединили дерзновение творческой индивидуальности с соборным разумом. Тем самым был продемонстрирован творческий потенциал русской цивилизации.

Первое раскрытие иконы произошло накануне революции 1905 года, взбудоражив художественную общественность. Полное раскрытие и спасение шедевра производились под руководством Ю.А.Олсуфьева в 1918–1932 годах (в комиссию входил тот же Флоренский), завершая миротворный круг.

Александр Рудаков обращает внимание на то, что Н. Я. Данилевский отводил на расцвет культурно-исторического типа (цивилизации) около 600 лет, чему должно предшествовать примерно тысячелетие подготовки. Значит, «эпоха» цивилизации составляет приблизительно 16 веков.

Именно этот «уповод» истекал вместе с третьим индиктионом в 1940 году. Предчувствия гибели страны, а возможно, и мира, испытывавшиеся мистически-одарёнными натурами, были более чем обоснованы. Тем поразительнее мужество, которое проявили те, кто верил, что промысел о России ещё не исчерпан, что она должна сохранить себя в мировом пожаре, начав спираль четвёртого индиктиона.

Продолжение следует

Роман БАГДАСАРОВ

Один из перспективных партнёров России – до недавнего времени закрытая и малодоступная, а сегодня – открытая для сотрудничества, культурного обмена и туризма Саудовская Аравия.

В XIX и начале XX столетия каждый православный русский человек знал об этой жемчужине духа и стремился хоть раз в ней побывать. Её называли главной святыней страны, самой жаркой свечой, зажжённой русским народом перед Богом, костром, у которого грелась вся Россия. Хотя этот монастырь находится более чем в 300 километрах от Москвы, а в России незадолго до 1917 года действовало более 1000 монастырей и около 100 000 церквей, огромное количество людей стремились именно сюда. Старцы Оптиной пустыни окормляли русскую интеллигенцию целый век, и неизвестно, в какие бы бездны погрузилась Россия, если бы не ежедневное духовное служение этих подвижников. И сегодня, в нашем жёстком цифровом мире, ощущение, что русская святость сохранилась здесь, не покидает, стоит только пройти через монастырские врата и оказаться в этом чудесном пространстве. Мне посчастливилось побывать здесь на празднике Светлой Пасхи и взять интервью у епископа Можайского и настоятеля Оптиной пустыни Владыки ИОСИФА.
_________

– Владыка, расскажите, пожалуйста, о Вашем личном пути в православии.

– Я из обычной семьи рабочих, жили мы на Алтае. Откуда-то пришёл порыв в душе – надо идти в храм, к Богу. Я, а потом и родители стали ходить в храм в нашем городе. Через год я начал читать духовную и аскетическую литературу, готовить себя к монашеской жизни. В 16 лет понял: чтобы спастись, нужно идти в монастырь, и пришёл в Оптину пустынь. Но меня не приняли по причине возраста, отправили в Боровский монастырь. Там я 27 лет жил, трудился. Два года назад решением Патриарха был назначен сюда.

Путь к Богу сложен, и пути неисповедимы. Я начал читать, молиться – и почувствовал, что нашёл Истину для себя. Решил посвятить свою жизнь служению Богу. Но для этого нужно много учиться. У меня светского образования практически не было. Техникум я оставил (два курса только) и ушёл в монастырь. Уже потом, в монастыре, когда стал иеродиаконом, начал получать духовное образование. Духовный отец сказал мне: нужно получать академическое образование. И я поступил в Московскую духовную академию, ездил в Сергиев Посад на сессии, четыре года учился. И языки даже изучал – и английский, и древнегреческий, и новогреческий. Учиться мне понравилось. Я погрузился в изучение истории: сперва Пафнутиева монастыря и его окрестностей, а потом и всей России. Тема моей кандидатской работы – «История СвятоПафнутиева Боровского монастыря в XV–XVII веках». Я и сейчас продолжаю работать с архивами, уже десятый год преподаю в Калужской семинарии.

– Если представить, что каждый монастырь имеет свой лик и особенности, то что такое Пафнутиев‐Боровский монастырь и Оптина пустынь, и как Вы ощутили эти особенности?

– Каждый монастырь имеет свои дух, особенности и отличия. Пафнутиев-Боровский монастырь строгий, архитектура древняя, XVI– XVII века, когда заходишь туда, чувствуешь дух старинной русской крепости. Сам преподобный Пафнутий был строгим подвижником. Все его уважали и любили.

Здесь же, в Оптиной,– другое. Оптина пустынь была также основана в XV столетии, однако свой характерный облик приобрела в XIX веке, когда стала одним из главных центров православного старчества. Из-за постоянно растущего притока послушников она превратилась в многолюдный монастырь. Обитель прославилась старчеством, и мы стараемся это наследие старцев сохранять, исполнять их заветы, на этом опыте базируется наша жизнь. В советский период цепочка разрывалась на какое-то время, но мы стараемся её восстановить, чтобы понимать, что мы не с нуля пришли на пустое место. Мы должны и внешний вид обители восстанавливать, и внутреннюю её жизнь, сохранить тот дух обители, который царил до её закрытия в 1918 году. Вновь же она открылась в 1988-м – спустя 70 лет!

– Да, до 1923 года обитель существовала под видом сельхозартели, а первая литургия была отслужена 30 июня 1988 года. Как Вы оцениваете роль Оптиной пустыни для России и русской духовной культуры, что главное она внесла в русскую культуру?

– Дух благочестия всё-таки. И люди тянулись к этому светлому духу, шли к светлым людям за помощью. Но шёл не каждый. Западники, революционеры, всякие герцены, белинские не пошли бы в Оптину, потому что Церковь была им чужда, им бы здесь плохо стало. Другие боролись с собой, как Толстой,– душа тянулась, а ум сопротивлялся. И Толстой проиграл борьбу своему уму. Как про него сказали: лев, но оказался таким слабым львом. А вот ряд творческих светлых деятелей, представители интеллигенции, знаменитые писатели приняли Оптину. Гоголь к концу жизни нашёл это сокровище для себя и полюбил Оптину пустынь, старца Макария, всё это оказало на него огромное влияние. Он мало успел пожить после этого и совершил сюда только три поездки, но даже просил у старца Макария разрешения остаться здесь насовсем. А как это повлияло на его последние произведения, например, на «Размышления о Божественной литургии»!.. Братья Киреевские, особенно Иван, в это же время помогали старцу Макарию организовывать издательскую деятельность. Достоевский тоже пришёл сюда к концу жизни, прочитав в библиотеке про Оптину пустынь. Ехали в Оптину и другие яркие личности. Что их тянуло сюда? Старцы-то не такие уж и грамотные были, старец Амвросий семинарию закончил, а другие и такого образования не имели, но людей к ним тянуло.

– Но они ведь много читали...

– Ну вот старец Нектарий много читал для саморазвития и потому мог общаться с интеллигенцией на равных. В основном же читали аскетическую литературу: Иоанн Лествичник, Исаак Сирин преподобный, Авва Дорофей дают все разгадки человеческой души, ключ к жизни человека. Они издавались здесь и здесь же прочитывались, и каждым прикладывались прежде всего к самому себе. На своём опыте прошёл, поднялся уже до какого-то бесстрастия, и потом другим передаёшь свой опыт. Важнее всего – разобраться в собственной душе. Сейчас все ищут психологов, а психолог – это же в переводе душеведец. А тогда шли к старцам. Для чего? Прежде всего за духовной и моральной поддержкой, да и за житейскими и даже бытовыми советами: как выбрать путь в жизни, какое решение принять... Приходили за утешением, за помощью, и старцы утешали их в скорбях, помогали найти путь к спасению. Получив помощь, люди вновь и вновь возвращались, тянулись сюда всю жизнь – и интеллигенция, и простые люди, крестьяне. У Достоевского описано, как у старца Зосимы в «Братьях Карамазовых» спрашивают про смерть всех детей у одной бабы, – она плачет, кричит, а старец её утешает. Достоевский, может быть, как раз в очереди у старца услышал эту историю. И он влагает в уста Зосимы слова утешения этой женщине.

– Расскажите, пожалуйста, о загадке такого уникального явления, как собирание в этом месте большого количества старцев на протяжении длительного времени. Мы знаем, что в других обителях один старец, может, два, но, как правило, это число не растёт. Вот был великий человек, и после его ухода какая‐то нить ещё сохраняется, однако среди его учеников равных ему нет. А здесь – один за другим, такая мощь! В чём разгадка этой тайны духовного света на сто лет?

– Да, Вы точно заметили, что в других монастырях такого не было. Вот был Сергий Радонежский, а у него были ученики, которые разошлись по свету. И Пафнутий Боровский, и другие старцы были основателями монастырей, общин, но не было в них такой преемственности. А здесь эта преемственность сохранялась на протяжении ровно ста лет, с 1820-х по 1920-е. Потому что старческое преемство было изначальной целью. Когда святитель Филарет (Амфитеатров) основывал Предтеченский скит, он нашёл, наверное, самых лучших подвижников России на тот момент – старцев Моисея, Антония, Льва. И здесь они основали монашескую жизнь с таким строгим и продуманным уставом, какого ещё не было в России. Может, только с Валаамом можно было сравнить Оптину того времени. Самые лучшие отцы были поселены здесь, и монастырь был отдан в ведение старчества. Начались откровения помыслов�. Старчество заключается в чём? В постоянной исповеди, ежедневном откровении помыслов духовнику (опыт афонских отцов и древних старцев). И непрестанная Иисусова молитва. Это начинание дало свои плоды. Старцы воспитывали подобных себе учеников, и после уже следующий старец принимал паломников. К старцам шли за особыми благодатными дарами, которыми награждал их Господь за послушание. А дары заключаются в том, что появляется духовное рассуждение, прозорливость, и ты видишь человека и понимаешь, что ему сказать, чем помочь. И этот духовный и душевный опыт передавался тоже. Последний перед закрытием обители старец Нектарий, когда его уже выселили из монастыря, жил в селе Холмищи. Свидетели писали, что батюшка был уже очень слабый и, конечно, переживал, что монастырь закрыт. Но стоило прийти к нему за духовной помощью, как он преображался: смотришь на него и видишь, что перед тобой великий оптинский старец, которому Господь дарит силу. Вот какое великое Оптинское старчество было здесь – и, может быть, возродится.

– Каково происхождение слова «оптинский»? Есть версия, что это от разбойника Опты, жившего в XV веке, и другая, по которой речь идёт об опытности самих старцев во внутренних, духовных вопросах...

– А есть ещё другая версия: от слова «общий». Были такие монастыри – общежительные. Я как историк всётаки склоняюсь к этому варианту.

– Известно, что Серафим Саровский предвидел революцию, есть даже письмо (о котором идут споры), адресованное последнему русскому императору. Было ли что‐то подобное у оптинских старцев: проявление их исторической прозорливости, провидение будущего России и его опасностей, размышления о власти?..

– Да, есть. Самое известное – пророчество старца Анатолия Младшего, сделанное когда уже начались все страшные события для России. Анатолий Младший говорил, что «корабль России» потерпит кораблекрушение и будет разбит. Спрашивают: как же так, мы что, все погибнем? – Отвечает, что нет, и на щепках будут спасаться люди, на обломках.

И восстановится Россия, и будет вновь могучей и сильной. И у старца Амвросия есть слова, что если Россия будет сохранять веру православную, то она будет мощной и сильной, и враги не победят. Говорили и про возрождение, которого мы все ждём. Пророчества, конечно, подсказывают, что будет. Но Господь же на нас тоже смотрит! В Библии пророк Иона сказал ниневитянам: «Погибнете» – а Господь сказал: «Они покаялись». И поменял Своё решение на них, потому что они постились, молились, каялись. Так и сейчас судьба России решается, и от всех нас, от нравственного состояния каждого человека, от молитвы, от правильной жизни зависит, что будет дальше...

– Были ли у оптинских старцев какие‐то обращения или взаимодействие с конкретными царями? Лев Толстой писал в 1902 году Николаю II: «Любезный брат... престиж царской власти за последние 30 лет не переставая падал...». То есть была попытка обращения к власти, диалога, другое дело, что она не удалась.

– Начну с Пушкина, у которого состоялся разговор с Николаем I, после чего поэт, осознав тяжесть государевой ноши, вышел совершенно другим. Легко говорить снаружи, критиковать... Но всё, что делали государи, они делали во благо Родины. Простой народ, чистый и верующий, всегда будет почитать своего государя. Но есть и нечестиво живущие люди, которые всем раздражены и настроены на разрушение, свержение власти. Смиренный, добрый человек почитает своего правителя и молится за него – и тот управляет во благо. Сюда, в Оптину, в 1914 году приезжала великая княгиня Елизавета Фёдоровна. Сохранились воспоминания о том, как она тут жила и общалась со старцами Анатолием и Нектарием. А великий князь Константин Романов даже купил имение в селе Нижние Прыски, что напротив монастыря.

– Что говорили оптинские старцы по поводу западничества, Запада и его противостояния России?

– Мы проводили конференцию «Славянофилы в современной России», чтобы показать связь Оптиной пустыни со славянофилами, ведь Оптина воспитывала дух любви к Отечеству. Константин Леонтьев, очень близкий к славянофилам, прожил здесь много лет... Хотя славянофильство – не однородное течение, они сами ещё тогда между собой определялись, спорили, кто они такие. Но был и западнический противовес славянофильским идеям. Чёткая позиция славянофилов заключается в том, что необходимо любить свою родину, ценить народ, не смотреть на Запад и не поклоняться ему. Западники же считали, что, мол европейцы умнее и лучше нас, и у них был некий дух презрения, пренебрежения к своему народу. Очень плохо, когда не любишь свой народ, нацию, в которой родился. Достоевский писал, что либералы готовы были чистить сапоги любому европейцу... Так сложились и развились два этих течения. Конечно, старцы были на стороне патриотов (славянофилов), как и мы сегодня в монастыре. Сейчас нужно бы возрождать славянофильство, но у него уже оттенок немного устаревший. Тогда существовала прочная связь славянских народов, и мы надеялись как-то быть вместе, но произошли события, показавшие, что большинство из них не то что не преданы нам, а относятся к нам враждебно и даже готовы воевать с нами. Поэтому сейчас славянофильство в прямом смысле нельзя и невозможно восстановить.

– Мы знаем, кто был здесь из известных литераторов, деятелей искусства. А вот, скажем, из наиболее известных учёных?..

– Наука в конце XIX века уже была на высоком уровне. Ум всегда тянется к вере. Известно, что в Оптиной в разное время бывали военный учёный Леонид Чижевский (отец гелиобиолога А.Л.Чижевского), Константин Циолковский, искусствоведы граф Владимир Комаровский и граф Юрий Олсуфьев. Бывал здесь и отец Павел Флоренский – тоже разносторонний учёный, а не только богослов. А также часто бывал русский педагог, богослов, литературовед и религиозный писатель Сергей Дурылин, он был духовным сыном преподобного Анатолия Младшего. К старцу Нектарию в Холмищи приезжал будущий маршал Жуков (на тот момент командир кавалерийского полка).

– Дочь военачальника, Мария Жукова, в своих мемуарах писала о том, что Нектарий Оптинский благословил её отца и заявил, что тому везде и всегда будут сопутствовать победы. «Ты будешь сильным полководцем. Учись. Твоя учёба даром не пройдёт»... Владыка, а что говорили оптинские старцы об Иисусовой молитве? Может быть, у них был какой‐то особый подход к её освоению в те времена?

– Оптинские старцы были глубоко погружены в делание Иисусовой молитвы – и в теории, и в практике. Теорию они познали из рукописей, в том числе из рукописи старца Паисия Величковского, учеников старца Афанасия. Создалось такое особенное правило, пятисотница Оптиной пустыни, которая заключается в количестве и сочетании разных молитв, а не только Иисусовой молитвы: триста раз Иисусова молитва, сто молитв Богородице, пятьдесят Ангелу-хранителю, пятьдесят всем святым. Естественно, молитву монахи выполняли по чёткам, и сейчас пятисотница обязательна для каждого брата.

У нас сейчас вышла книга «Оптинские старцы об Иисусовой молитве». Её составил иеромонах Димитрий. Там как раз можно прочитать о том, как оптинские старцы обучали молитвенному деланию.

– Мир сейчас вступил в «виртуальную» фазу, которая предполагает сильное распыление внимания: на гаджеты, на суету, в результате чего происходит измельчание человека.

– А человек не успевает сосредоточиться, потому что уже и не способен на это. Мы уже и детей воспитываем на клиповом мышлении – одна минута концентрации, а дальше внимания уже не хватает... Это и для верующего ситуация непростая. Хотелось бы воспитывать нашу молодёжь, детей так, чтобы они могли сосредотачиваться, слышать учение. Как же собрать человека внутрь себя? Убирать всё лишнее и разрушающее душу и сознание! Конечно, в нормальных школах даже за границей использование гаджетов ограничено или их нет вовсе, причём родители подписывают соглашение о том, что на уроках не будет никаких телефонов, иначе – огромный штраф и исключение. Это воспитательный процесс, который не может быть без запретов. Нужно оберегать детей от всего, что мешает развитию психики, сознания, личности.

А взрослому человеку собраться легче при помощи молитвы. Конечно, мы здесь учим и братию, и мирян молитве, которая помогает собираться. Но без ограничений невозможно ничего сделать. Главное, что тут может спасти, – отсутствие гаджетов в учебных заведениях и культ чтения. Нужно полюбить серьёзное чтение, чтобы было как раньше, когда наша страна считалась самой читающей. Сейчас в принципе любовь к чтению ещё сохраняется у старшего поколения, хотя намного меньше, чем раньше. Всё заменяют эти каналы, быстрые новости, и человеку тяжело сосредоточиться – одна новость, через 30 секунд уже другая, миллион новостей в день! – и уже забывается, что было вчера. Жизнь мелькает перед глазами. Поэтому нужно больше читать классическую литературу, которую в ряде случаев даже из школьной программы убрали – говорят, мол, тяжело нашим детям читать классику. Создаётся вредительский фон, чтобы дети совсем отупели. Всё-таки нужно учить читать внимательно, анализировать, воспринимать.

Итак, главное – молитва и чтение классиков. Если мы хотим воспитывать нормальное поколение, нужно на государственном уровне регулировать СМИ и Интернет.

– Хотелось бы ещё поговорить о роли коллективных молебнов. В русской истории неоднократно были неблагоприятные ситуации, в которых, без указания сверху, вдруг начинали собираться русские люди – и миряне, и священники – и несколько дней, а то и недель молились. И неожиданно, даже без особых видимых причин, наступал перелом: Тамерлан отступал, рассыпались замыслы врагов на каком‐то невидимом, я бы сказал,ноосферномуровне.Посколькумысейчасвходим в глобальную, длительную цивилизационную войну, не пора ли возродить такую практику коллективных молебнов с участием и светских людей? Своё время ведь надо заполнять не гаджетами, а внутренним деланием, молитвой – тогда что‐то изменится...

– Раньше наша страна была официально православной, сейчас же у нас в Конституции указано несколько религий, а в целом Россия – светское государство. Но в трудные моменты к Богу обращались даже наши правители. И сейчас они тоже молятся. Безусловно, надо собираться. Сейчас в каждом храме ежедневно читается молитва о Святой Руси, фактически – о спасении России. Но кроме этого кто-то и специальные молебны проводит. Конечно, сейчас период судьбоносный, и сколько он продлится – неизвестно, даже когда военные действия прекратятся, всё равно противостояние сохранится. В какие-то годы мы активно шли на поводу у Запада, внедряли либерализм и разлагали собственную молодёжь... Сейчас же отказываемся от этого, прямо говорим, что защищаем свои традиционные ценности, чем очень разозлили весь этот сатанинский мир, в который превращаются многие страны Запада. Слава Богу, народ и власть прислушиваются к словам Патриарха, который никогда не молчит – говорит на Всемирном русском соборе, выступает в Думе... И духовенство тоже не молчит. Мы не про политику говорим, а про защиту нравственных ценностей, без которых невозможно даже существование России.

Не раз такое было в истории: когда город окружают враги, куда все идут? – в храм! Встают на колени и молятся.

Просто многие ещё не понимают, что происходит, и страха нет. Молиться начинаешь по-настоящему, когда враг уже рядом, молитва действует сильней, когда появляется страх. Наступит такой момент, когда мы все соберёмся и будем молиться. Сами православные люди должны в трудный момент идти в свои храмы и проявлять инициативу и в индивидуальной молитве, и в коллективных молебнах.

Мы продолжаем традицию наших старцев, которые начали книгоиздательскую деятельность с середины XIX века. За эти годы проводились многочисленные исследования по истории Оптиной пустыни, по истории подвижников, репрессированных братьев. Сейчас мы заканчиваем оцифровывать архив РГБ, который был чудесно спасён, вывезен в Москву Надеждой Павлович в 1920-е годы. Есть у нас и научные издания. В прошлом году вышла летопись скита Оптиной пустыни, причём мы не просто перепечатали тетрадь из архива, но снабдили её научными комментариями. Ещё выпускаем духовнонравственную литературу – общеправославное наследие. Издаём календари. Сейчас вышло очень важное издание преподобного Исаака Сирина, новый перевод с греческого. Продаём мы всё это теперь не только в церковных лавках, но с недавних пор и на маркетплейсах, как и другие издатели. Проводим презентации изданных книг.

– Владыка, что бы Вы пожелали читателям журнала «Наука и Религия»?

– Искать Бога, верить, молиться, стараться следовать заповедям – и хоть раз побывать в Оптиной пустыни.

Беседовал Сергей КЛЮЧНИКОВ

Нижний Новгород отличается уникальным переплетением культурных и религиозных традиций населяющих его этносов.