78-я годовщина Победы нашего народа в Великой Отечественной войне – повод вполне достаточный для осмысления некоторых значимых подвижек в нашем историческом бытии
, произошедших всего за год проведения Специальной военной операции. Обсуждать её ход и даже смысл – прямая обязанность военных экспертов, а я берусь лишь за обозначение некоторого количества проблем, окончательное разрешение которых читатель обязательно отыщет как в широком информационном поле, так и в самом себе.
Заметки о политработниках и политработе
***
«Нация», «народ», «историческая общность» - термины из учебника обществознания или обществоведения, проходящего обычно по самому краю сознания вкупе с какой-нибудь астрономией в самом последнем классе средней школы. В постулатах социальных наук вполне возможно отыскать, например, такой, согласно которому нация или народ образуются вокруг осознания величия пройденного пути, вокруг Победы, что блистательно демонстрирует вся наша послевоенная история: мы или с Победой и народом, или вовне её, параллельно и ей, и ему, и только со своей личной судьбой, победой микроскопической, оторванной от общей. Во втором случае судьба начинает вращаться вокруг собственного центра масс и подразумевает всего-навсего социальную и имущественную карьеру, занятие каких-либо командных высот в определённой сфере, приобретение и накопление личных благ. Об Общем Деле речи нет, да и где оно теперь, это самое Общее Дело, когда смысл жизни сконцентрирован вокруг самой жизни и её же достатка.
Но если такая речь всё-таки заходит, придётся волей-неволей призадуматься, чем живёт и дышит страна, в чём её благо, и что ты лично в него привносишь, и привносишь ли вообще. От ответа на этот вопрос напрямую зависит самооценка личности, мера её зрелости, критического самоанализа, без которых невозможно никакое развитие представлений ни о себе, ни об окружающем.
Казалось бы, в задачи государственной важности входит формирование именно объёмного критического мышления, однако черты современного школьного и вузовского образования говорят скорее об обратном – о едва ли не насильственном сглаживании противоречий, требовании бесконфликтности там, где всё пронизано социальным и нравственным конфликтом. Видимо, уходя от марксистской парадигмы классовой борьбы, общество впало в определённый невроз отрицания любой идеологии. Конституционный запрет на неё в государстве, строящем себя с 1990-х гг. на «частной предпринимательской инициативе», блокирует малейшие поползновения объяснить гражданам смысл их бытия. Тем самым любая попытка объяснить жертвенность современных героев, солдат и офицеров, и вообще любых альтруистов, обрекается на провал: их убеждения – частное дело, что в принципе странно и походит на оправдание сумасшествия. Долг обывателя и мещанина при таком положении – с восторгом, недоверием, а то и презрением и насмешкой следить за тем, как люди отдают последнее во имя уже непонятно, чего, преступая тем самым священный обывательский долг – приобретать и копить.
Однако гражданский и военный долг перед обществом государство не отменяет. Основываясь на понятиях скорее уже из генетической памяти, оно позволяет гражданам отдавать жизнь и здоровье во имя жизни дальнейших поколений в локальных конфликтах, перерастающих, как видно сегодня, в самые масштабные цивилизационные столкновения.
Парадоксальность ситуации заключается в следующем: тем, кто уходит в зону боевых действий, ничего особенного пояснять и не надо, а тех, что остаются дома, никакие объяснения не подстегнут уйти добровольцами. Тем самым общество, если не брать за основу его вечно пассивное большинство, так радикально подразделено на людей двух противоборствующих между собой понятийных рядов, Личного и Общего Дела, что, казалось бы, профессия военного замполита и политрука, «а по-прежнему комиссара», не имеет под собой никаких внятных оснований. Так ли это, следует рассмотреть в деталях.
***
Комиссары Советской власти, её движущие элементы и направляющие силы, воспевались вовсе не впустую: героизм политработников и в годы Гражданской, и в годы Отечественной – притча вполне живая, а если миф, то не в смысле художественных измышлений. Они – были, и они умирали, и побуждали к свершению подвига. Отличие комиссара от капеллана (полкового, ротного священника в царской армии) выглядит разительным: Православие не призвано и не считает себя вправе делать из воина аналог скандинавского берсерка с непомерно раздутым «эго», безграничной убеждённостью в превосходстве над противником, и только потому, что развязка драмы боевого столкновения – целиком прерогатива Создателя, Его выбор. Православный воин может лишь молиться о счастливом исходе, робко надеясь, что он возможен. Если нет, значит, нет. И то счастье, что дано, и мука, и агония – переход к светоносному и источнику всякой жизни, «тяготы дороги».
Советское начало иное: «если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой», в противоположность словам главного героя «Белого солнца пустыни» - «желательно, конечно, помучиться». «Помучиться» - христианский принцип, и если мы до сих пор не разрешили для себя противоречий между православным и советским, мы как общество не можем отчётливо говорить ни о каких совокупных общественных целях, ни о чём-либо ином.
В ситуации, когда сама история подтолкнула общество к очередному военному конфликту, положение политработника в действующей армии наталкивается на ряд противоречий, выглядящих на первый взгляд неразрешимыми. С одной стороны, ему не на что опереться, кроме советской терминологической базы, главным постулатом которой является положение о том, что по «ту» сторону, как и восемь десятилетий назад – нацисты, с другой стороны он действует в реалиях радикально изменившейся с прежних военных лет современности, и не может сбросить со счетов ни советского же настойчивого постулата о «самых братских народах», ни православного начала (оба народа и номинально, и не номинально – православные, но православные, оказывается, по-разному).
Всем своим функционалом политработник сегодняшнего дня обязан побуждать людей к одолению врага, пробуждению в себе великого понимания свершающегося сегодня, и, надо сказать, многое здесь уже получилось благодаря усилиям и публицистов, и военных корреспондентов, взявших на себя не только освещение ситуации, но и аналитическую оценку её причин и следствий. Однако нельзя просто взять и посоветовать политработнику открывать каждое утро Телеграмм и вычитывать оттуда наиболее впечатляющие куски, как сто лет назад читали вслух бойцам «Правду» или «Красную звезду».
Из буржуазных и обывательских систем отсчёта и политработник, и военный священник выглядят побудителями к погибели. Это ложь. Офицер-воспитатель, офицер-психолог, офицер-наставник и старший товарищ – не чья-то вздорная выдумка, а необходимость в условиях, когда поток информации крайне ограничен, а Интернет формально запрещён из тех же соображений безопасности.
Фигура фронтового политработника делается в процессе снабжения информацией «разводящей», но, согласно народной поговорке, не «чужих бед», а именно что опорной в деле соответствия видимого и осмысляемого. Нравственные качества такого человека обязаны быть образцовыми.
Если политработник проявляет себялюбие и опасение за свою безопасность в первую очередь, живёт изолированно от жизни подразделения, исполняет лишь самые очевидные обязанности, манкируя несением нарядов, его быстро перестают считать своим и доверять ему перестают, считая хитрецом, прихлебателем и мудрилой. Политработник либо жертвен и бесстрашен, либо как профессионально не пригоден. Стоит вспомнить судьбу самого знаменитого снимка Великой Отечественной войны «Комиссар» (его герой погиб через несколько секунд), и станет совершенно ясной цена любого призыва наступать – жизнь. «Ребята, не Москва ль за нами?»
От личностного, как принято говорить сейчас, «выгорания» политработник не защищён совершенно ничем. Люди или тянутся к нему, и он способен отыскивать в них лучшее, шутить с ними, ободрять, зажигать в них живое пламя той жертвы, которую они приносят, или своим небрежением, устранением от сражения за ровное горение душевного пламени скорее гасит его, превращает в чад. Подразделение, таким образом, держится во многом на нём, а не механическом исполнении своих функций. Военнослужащим и робким от природы, и приведённым тяготами на грань потери чувств, как ни смешно полагать извне, важно увидеть с утра улыбку политработника, его подмигивание, услышать несколько скупых, но таких стержневых слов, будто получить заряд на весь будущий тяжкий день, а к вечеру, если ночь предполагается спокойной, услышать разбор дня, значимые похвалы отличившимся.
Именно из таких «мелочей» растёт самое определяющее успех любой операции – Дух Победы, и, в конце концов, она сама.
***
Дух Победы определяет, состоится ли она. Для того, чтобы он был высок, достаточно осознавать правоту своих действий.
Освобождение исторических русских земель – то, о чём историки говорят уже больше девяти лет, однако об истории городов, основанных на территории Украины Екатериной Великой, граждане России знают крайне мало и фрагментарно, и разъяснительная работа по этому поводу ведётся в огорчительно суженных масштабах. История Донбасса, его выдающихся людей остаётся своеобразной Terra Incognita и для школьников, и для студентов, и даже для тех поколений, что получили образование в Советском Союзе. Конфликт кажется им очередным хитросплетением финансовых интересов, и наша пропаганда сделала для опровержения подобного мнения лишь самые первые, может быть, шаги. Зато усилия контрпропаганды умелого (может быть, в основном в этом) противника даже в тезисах выглядят безупречно: «Россия начала первой», «Россия – агрессор», «Мы не просили нас освобождать», и т.п.
Юридическая правота, принципы сто раз попранного международного права подразумевают всего-то, что кому-то позволено блюсти свои национальные интересы, а кому-то пристало только «молчать и слушать», убеждает начётчиков, но ничего не объясняют людям, привыкшим видеть подлинные смыслы. Реконструкция того, кому и как удалось рассорить два ближайших народа, должна быть предметом самого тщательного исследования, главных выставок, фильмов, ТВ- и радиопередач. О недостатках нашей пропагандистской сферы сказано достаточно: многие должностные лица и сегодня в завуалированной форме сопротивляются усилиям собственной страны и ее руководства по слому установленного колониального порядка, и потому не могут исполнять своих обязанностей не то, что с полной отдачей, но даже элементарно соответствуя своему служебному расписанию. Нередок и прямой саботаж, противостояние, конца которому не будет видно, если в ближайшее время не ротировать эти явно засидевшиеся на местах кадры, поскольку именно в отсутствие разъяснительной работы люди сознательно держатся в состоянии неуверенности и сомнения не только в завтрашнем дне, но и в самых общих смыслах.
Но не хочет же государство одной рукой провожать добровольцев, а другой махать испуганным эмигрантам, победоносно возвращающимся из позорных вояжей к противнику?
***
…Военные будни испещрены потерями, и активное наступление от пассивной обороны отличается только их численными показателями. Политработник, сказано тысячу раз в бесчисленных руководствах весьма отдалённых годов, не может позволить себе быть куклой, произносящей «правильные» слова: в нём ощущение трагизма происходящего приобретает особенную остроту. Он именно тот человек, который не может и не должен отворачиваться от самых страшных исходов, а уметь объяснить их и себе, и людям, если они вообще объяснимы чем-либо, кроме головотяпства и трусости.
Политработник сегодняшнего дня прекрасно понимает суть человеческих изменений за последние сто лет: сниженный эмоциональный фон, растерянность, закрытость и даже отчасти глухота и слепота людей, инстинктивная готовность их к самому позорному предательству со стороны командования, их подозрительность на фоне постоянных обманов последних лет делают его работу крайне специфической и куда более тонкой, чем когда-либо.
Военнослужащие не нуждаются в присутствии около себя вечного бодрячка-Арлекина, способного искрить прибаутками над ещё дымящимися телами: такое положение неестественно. Но и Пьеро, этакого Чайльд-Гарольда, люди в целом тоже переносят с трудом. «Золотая середина» сегодня – это, пожалуй, разумный скепсис, трезвость, умение не терять головы и в самых безвыходных ситуациях. Не надо забывать ещё и о том, что заместитель командира подразделения – это грамотный офицер, способный принять на себя командование взводом, ротой и батальоном при вынужденном выбывании командира из строя. Вот почему политработнику в качестве ежедневного инструментария способствования Победе нужна исключительная включённость в боевой порядок, состоящий из многих и многих людей с их эмоциональными провалами и всплесками, восторгами, страхами, и максимально возможная скорость верного реагирования на них, расчёт слабых и сильных сторон. Подразделение – действительно живой организм, и для того, чтобы он работал без очевидных сбоев, следует применять порой небывалые усилия. Дух подразделения либо преисполнен Победой, либо покрывается коркой цинизма и трескается по швам. Дальше – только деморализация, при которой любое даже самое эпизодическое боестолкновение чревато апатией и паникой.
Здесь каждый политработник оценивает в себе, прежде всего, свою, личную веру в Победу, опираясь при этом на стратегические и тактические факты – готовность командования укреплять линии обороны и отдавать приказы на штурм, выстраивание ресурсной базы и для того, и для другого. Нельзя не сверяться с тем, как движется дело и у соседей, и по всей линии боевого соприкосновения. И как бы ни шли дела, голос Родины не может звучать сбивчиво и путано. Нервно – может, но жалко – ни в коем случае.
Иными словами, современный политработник – это не только камертон подразделения, но и личность, сложившаяся в мельчайших своих чертах, личность в развитии, идущая к своему подвигу преодоления обстоятельств точно так же, как и остальные, но помимо боевых задач обременённая обязанностью объёмного видения боевых действий, их смысла, их динамики.
Политработник не складывает рук и в разгар наступления, когда каждый военнослужащий без малейших подсказок со стороны ощущает Победу, буквально держит её в руках, оттесняя противника всё дальше и дальше, и в «окопном сидении», когда быт становится более-менее размеренным.
Самое непереносимое, воспринимаемое как поражение – непродуманные командованием лобовые атаки с огромным количеством потерь, окружение с угрозой полного уничтожения, вынужденное отступление без прикрытия, утеря связи, и, конечно же, плен, или, вернее, альтернатива плена или немедленной гибели. За более чем год многие из нас видели кадры гибели людей, не пожелавших сдаться, понявших, что плен грозит им слишком сильной мукой, и сделавших свой выбор в пользу самоподрыва или самострела. Политработник, не умеющий объяснить людям причин такого выбора, вряд ли может считать себя профессионалом в полном смысле этого слова. Зрелость личности как раз и определяется тем, как она определяется с причинами человеческих поступков, что из них оправдывает, а что оправдать не способна или не оправдывает по куда более глубоким причинам, чем социофобия или мизантропия.
***
В идеологическом смысле современный политработник обязан каждую секунду сознавать, во имя чего приносятся жертвы.
Упрекающие нашу страну в том, что она нарушила общеевропейский и мировой покой правы в одном: длительное пребывание в ряду стран Третьего Мира действительно оказалось для огромной страны губительным в духовном плане. На таком фоне даже выгоды мирного бытия не явились чем-то сдерживающим при росте агрессивности соседей. Таким образом, сегодня требование мира исходит из конформистской боязни разрушения мировой системы перекачки ресурсов из одной страны в другую. И вопросы – к справедливости данного положения дел, при котором из России уходили не только «мозги», но и ежегодно – многомиллиардные средства.
Суверенность внешней политики, конечно, ещё не может являться исчерпывающим поводом для применения тяжёлых вооружений, и были ли исчерпаны возможности дипломатии, политработник обязан знать на конкретных фактах. Религиозные и национальные причины острой фазы донбасского конфликта – тема, требующая самого тактичного отношения к тем, кто, в частности, может иметь родственников за линией боевого соприкосновения, и тем, кто просто недостаточно знает об истории противостояния.
Если радикальный материализм – только тонкая плёнка на поверхности философского идеализма, мыслящая и рефлектирующая часть общества даже в условиях военного противостояния должна сделать всё от неё зависящее для того, чтобы Победа состоялась, а не для достижения очередного разумного компромисса с экзистенциальной угрозой существованию страны.
Только в случае налаживания массовой просветительской работы в армии и в тылу, выпуска за государственный счёт подробных, иллюстрированных и детальных руководств по объяснению положения дел и военнослужащим, и мирным гражданам возможна надежда на то, что мы сможем встретить 79-летие или хотя бы 80-летие Победы в мире, залечивая раны войны, а не получая новые.
Сергей Арутюнов
«НиР» № 5, 2023