Заканчивается год, объявленный президентом В. В. Путиным годом философа Александра Зиновьева. Его огромное наследие по-прежнему притягивает к себе умы наших современников
Этого мыслителя нет с нами уже 17 лет, но его огромное наследие по-прежнему притягивает к себе умы наших современников в России и далеко за её пределами. Одни восхищаются его разносторонними талантами, другие резко не принимают его подходов, выводов и прогнозов. И не удивительно, ведь речь идёт о выдающемся, ярком и страстном человеке. Философ, логик, социальный мыслитель, культуролог, обществовед, писатель, создатель нового жанра социологического романа, художник, общественный деятель… И во всём он был оригинальным, ни на кого не похожим. Человек из народа, трудной судьбы, он сумел подняться к самым вершинам мировой культуры. Бескомпромиссный характер и нонконформизм предопределили его сложные отношения с советским руководством, которое выслало его из страны. Он прожил на Западе 21 год, после чего вернулся в Россию. Его наследие актуально сегодня, прежде всего потому, что он, хорошо зная Запад, предупреждал о его планах уничтожить нашу страну до основания, стерев саму память о русском народе и культуре в мировой истории. И предсказывал неизбежность крестового похода Запада против России. К сожалению, к нему не прислушались. Сегодня собеседница «НиР» – его вдова и верная соратница, продолжающая его дело и публикующая его труды, Ольга Мироновна ЗИНОВЬЕВА, почётный президент Международной общественной организации – Общества «Россия – Германия», член Координационного совета форума «Петербургский диалог».
– Ольга Мироновна, как бы Вы в нескольких словах сформулировали главные достижения Александра Александровича, значимые для нашей страны, для всего мира?
– Я бы сразу обозначила формат этой фигуры. Это не просто «Александр Александрович». Это русский гений! По моему мнению, – уровня Ломоносова. Гений энциклопедического характера, который проявился в самых разных сферах. Начнём с классической философии, продолжим логикой, социологией, литературой, аналитикой, социальной психологией, экзистенциальной философией и так далее. И во всех этих направлениях он добился выдающихся результатов. Зиновьев – можно смело сказать – перевернул сознание европейского интеллектуала, в такой степени, что его книги были переведены на 28 языков планеты и изданы более чем 30‑миллионным тиражом. Это человек, который открыл глаза Востоку, в частности Китаю, на то, что такое Запад.
Приведу пример. Книга «Запад» была издана в Египте в процессе разворачивания там революции: мне позвонил издатель и сказал, что сейчас самое время открыть глаза Востоку и наконец разобраться в феномене «западнизма». Что за зверь наступает со всех сторон? Что за феномен воздействовал на развитие Африки, Азии?.. «Нам очень нужен совет Зиновьева, очень важно его видение», – сказал он. В Китае ко мне обратились люди из списка китайского Forbes с просьбой воспользоваться учением А. А. Зиновьева. На мой вопрос – зачем? – ответили: уважаем, понимаем, восхищаемся его феноменальным пониманием процессов, которые происходили в вашей стране. По одному штриху он увидел перспективы того, что произойдёт дальше, высказал предположения и прогнозы, которые, к сожалению, сбылись…
– Если посмотреть на линию жизни Зиновьева – каков её основной вектор?
– Я бы сказала – мысль, прежде всего! Светлый разум. И борьба за истину. Человек абсолютно неподкупный, неконъюнктурный, неспособный на компромиссы. Если он отстаивает истину, то делает это на 100 процентов, со всей страстью, на которую способен, как настоящий боец. Он обладал совершенно невероятной способностью – глубоко мыслить, понимать существо вещей и видеть мир в целом.
– Дар интуиции?
– Безусловно, дар, – но и работа, усилие. Мальчиком, в 14 лет, он увидел все проблемы нашей страны как бы интуитивно, к тому времени он был весьма начитан, поскольку с детства изучал просветителей, философов, социальных мыслителей. Так что это продуманный, совершенно не случайный путь развития его сознания. Он много учился, думал, читал…
– Кто повлиял на него в большей степени в философском плане?
– Как ни странно, Маркс.
– Ранний или поздний?
– Знаете, он ненавидел это разделение на «молодого Достоевского», «старого Достоевского», на «богоборца», на «богостроителя»… Считал – надо брать всё в системе, в комплексе. Потому что мыслитель, гений, создатель, созидатель – это человек-феномен, который состоит из массы элементов. Не надо выдёргивать из контекста молодого Маркса или молодого Зиновьева, Зиновьева до того, как его выгнали из Советского Союза, или Зиновьева, который вернулся… Зиновьев не менялся, его научный метод оставался всегда при нём. Менялась система, менялся предмет изучения. Советский Союз, советская система были его страстью. И он болезненно переносил все те, скажем так, изуверские изменения, которые происходили. Поэтому он прежде всего аналитик. Он не критик системы – это слишком просто сказать, а учёный, который видит в гигантской проекции предмет своего изучения.
– То есть он эмоции перенёс не на оценку предмета, а на саму страсть познания… Ведь Гегель же не зря говорил, что ничто великое не совершается без страсти. Если бы он был просто холодным учёным, который препарирует…
– …Тогда он был бы как патологоанатом. А он относился к живому телу, это была его страна, наша страна, он никогда от неё не отказывался, никогда не призывал сбрасывать на неё атомную бомбу. Он болел нашей страной, это была его судьба. Он был настоящим, стопроцентным экспертом – мастеровым. Он работал свою работу. То, за что он брался, он делал основательно. Собственно, потому и стал патриархом советской социологии.
– В Марксе он всё принимал? Мы же знаем, что русские национально ориентированные философы находят у Маркса и Энгельса ожесточённую критику России и русских. Как он к этому относился?
– То, что его интересовало, он принимал. Высказываться критически по поводу каждой фразы Маркса у него не хватило бы времени. Он взял главное – анализ «Капитала» с логической точки зрения. И блестяще это сделал. Его современники-философы говорили: «Зиновьев препарировал Маркса». Это воспринималось как нечто непозволительное, как отношение без должного пиетета. Поэтому защита проходила сложно – только с третьего раза утвердили его кандидатскую.
– А из русских философов кто ему был наиболее понятен?
– Пожалуй, Бердяев. Не понятнее – дело не в понятности. Когда есть уже единение мысли на каком-то высоком уровне, дело не в том, чтобы понять. А в том, чтобы принять… Это была одна когорта.
– А, скажем, Розанов? Спрашиваю, потому что встречал мнение – у Зиновьева нет системы в немецко-академическом смысле, и сама форма подачи у него в духе русской философии – литературная. Заметки на полях, так скажем.
– Система на самом деле есть, но он был свободен от этой разграфлённой тетрадочки, где в этой клеточке я скажу о Розанове, в этой – о Шестове, здесь коснусь Гуссерля… Он был целостным человеком, каким мог быть только абсолютный гений. Интеллект, который позволял видеть фантастическую картину Рене Магритта – и одновременно думать о Репине, или восхищаться Малевичем или Петровым-Водкиным – и думать о том, какая фантастическая музыка была написана к балету «Лебединое озеро». Это человек огромной культуры!
– Он продолжал интенсивно заниматься самообразованием, какой-то праздности не было абсолютно?
– Никогда. Вставал в половине пятого, в пять утра, ложился в полвосьмого вечера. И работал, работал, работал.
– Бытует мнение, что Зиновьев был атеистом. Раньше атеизм был официальной идеологией, а сейчас это скорее негативная характеристика. Но атеизм, на мой взгляд, очень сложное явление, бывает атеизм, ищущий истину и в конце концов приводящий к Богу, и атеизм, разрывающий с Богом. Каким было отношение Зиновьева к религии?
– В своё время итальянский кардинал, прочитав стихотворение Александра Александровича «Молитва верующего безбожника», перевёл это стихотворение на итальянский язык, выложил у себя на сайте и каждый раз начинал разговор с атеистами с чтения этой молитвы, говоря, что она – образец для настоящего христианина… Зиновьев принимал ту роль, которую религия сыграла в очеловечивании человека. Отдавал ей должное за то значение, которое она имела для современников и для прошлых поколений. И одновременно его позиция была достаточно жёсткая.
– Жёсткая по отношению к религии или к теологии?
– Его жёсткость была обусловлена прежде всего тем, что в современной ему стране, как ему казалось, сформировался институт, который он называл «министерством религии». Этот институт появился в СССР и, к сожалению, сохранился, по его мнению, в какой-то степени и в современной России. Мы дружили с кардиналом в Австрии Францем Кёнигом, который очень хотел писать предисловие к книгам Зиновьева. Но наш немецкий издатель сказал: я не допущу, чтобы в вашей книге было предисловие, у нас религия отделена от государства…
– Как он относился к разумности природы?
– Он воспринимал весь мир таким, какой он был. Он видел в нём гармонию и дисгармонию одновременно… Как настоящий философ, он не мог пройти мимо этого.
– А что Зиновьев говорил о науке? Если говорить о ней как о культе разума, прогресса, и в то же время – о её обратной стороне, связанной с технологиями, разрушающими природу и грозящими гибелью…
– Он говорил, что прогресс нельзя остановить, затормозить никоим образом. Человечество так или иначе всё равно рвётся вперёд, дальше и глубже… И коль скоро уже выбран вектор развития всевозможных технологий, то нужно им овладеть. Хорошо, конечно, укрыться на островке, как он много раз говорил, и жить там в идиллии, в буколическом окружении. Но мы же живём в цивилизации, которая неизбежно развивается, подчас во вред себе…
– Почему российская элита, скажем, в отличие от китайской или индийской, гораздо больше любит Запад, настолько, что готова пойти против своей страны? Если Китай использует Запад для своих национальных целей, то мы сознательно, или так получается, используем Запад для ослабления нашей собственной страны…
– Я думаю, что это какая-то глубокая генетическая родовая травма российского образованного общества, череда комплексов неполноценности. Я не беру, естественно, тружеников села, рабочих, крестьян. Мы говорим только о так называемых интеллектуалах. С проявлениями этого мы встречались и пока мы жили здесь, пока нас не выдворили из Советского Союза.
Всё время наблюдалась доходящая часто до скулежа реакция: вот, мол, люди Запада хорошо живут, ходят по музеям, могут читать любые книги… И это говорят наши современники. Влюблённость во Францию известно, чем закончилась в 1812 году. Потом появилось страшное увлечение Британией. Называть это каким-то раболепствованием не хочется, но элементы этого есть. Всегда был этот взгляд снизу. Вспомним эти столичные штучки, какие-то украшения, которые привозились «оттуда»… Русский человек в силу своей чистоты и непорочности, условно скажем, подобен какому-то индейцу, которому привезли крышки от консервных банок – и он ими восхищается. С одной стороны, недообразованность. С другой – интеллигенция всегда считала себя недолюбленной.
– С чьей стороны недолюбленной? Со стороны власти?
– Да. «Моя бы воля – я бы поехал в Париж, не вылезал из музеев!..» А теперь – что мы наблюдали 21 год там, за границей. Мы жили второй или третий месяц в Мюнхене, когда мне позвонил один музыкант и спрашивает, где находится Hercules Haal. А это главный концертный зал в Мюнхенской резиденции, абсолютно святое место для музыкантов. И я ему объясняю. Так же и эмигрантам-художникам я рассказывала, где находится Академия изобразительных искусств. Когда они переезжали, чтобы наконец насладиться картинами, музыкой и книгами, большинство из них переставало это делать. Что касается Запада, то мы до сих пор их знаем гораздо лучше, чем они нас. Мы, находясь здесь, читали все их книги. Помните журнал «Иностранная литература», изобилующий блистательными переводами? Перевели и публиковали того же Маркеса, прочитав которого, кстати, я тогда сказала – это нобелевский лауреат. Точно, стал! У нас в СССР устраивали просмотры западных фильмов. Мы ходили на спектакли, слушали музыку… Когда нас переместили на Запад, вокруг Александра Александровича сложилось огромное общество – писатели, художники, адвокаты, академики. Естественно, возникала тема литературы, музыки, искусства, и выяснялось, что мы их литературу, их музыку – я сейчас сознательно говорю упрощёнными формулами – знаем лучше, чем они не только нашу, но и свою. И все их фильмы мы уже видели. Конечно, они жили в этом, привыкли и не очень ценили. Как москвичи, живущие рядом с Большим театром, бывают в нём очень редко. Западный человек очень прагматичен. Он не будет просто тратить время на сидение в библиотеке, чтобы прочитать то, что не прочитал раньше. Он прочитает лишь то, что ему необходимо.
На заре советской власти необразованному, тёмному, замордованному русскому человеку была предоставлена возможность учиться. И вот у Александра Родченко, помните, совершенно великолепная фотография 1924 года «Портрет матери». Она сидит за столом и читает через такие металлические очки… Потрясающая фотография! Родченко был блистательный фотограф. Мать дорвалась до мировой культуры и читает. Это квинтэссенция!
– Каков был взгляд Зиновьева на мир и на Россию?
– Он описывал, видел и находился на позиции абсолютного пессимиста в отношении настоящего и будущего нашей страны. Эта позиция даёт нам возможность (или я это так воспринимаю) доказать обратное. Шанс есть до тех пор, пока остаётся хотя бы один человек, который задумывается о судьбе своего народа, своей страны. Зиновьев – образованнейший человек своего времени, который взошёл ко всем вершинам культуры, поэтому какую бирку вы ни пришьёте к его делу длиной в 83 года, это всё будет и так, и не так одновременно. Просто воспринимайте его как человека мировой культуры. Со всем, что к этому относится. Со всеми гигантскими горизонтами. Как он знал музыку, литературу, как разбирался в поэзии… Он первым создал жанр социологического романа – не социального, а именно социологического.
– На кого он ориентировался в литературе, кто из авторов был ему близок?
– Допустим, ему был близок Кнут Гамсун. Он обожал Селина. Для него абсолютный поэт был Лермонтов. Он знал наизусть столько! У него была совершенно феноменальная память.
– Что говорил Зиновьев о русском национальном характере?
– Говорил, что в нём живёт много противоречий одновременно. Русский национальный характер: борец – и одновременно рохля, подкаблучник, человек – душа на распашку, широченная натура, снимет с себя последнюю рубашку – но напишет на тебя донос перед этим. У него это так великолепно описано. Я не хотела бы это сводить к «детским» формулировкам.
Я предложила бы вашему читателю начать знакомство с творчеством Зиновьева с его автобиографии, где он предельно искренен и беспощадно откровенен по отношению к обществу и к самому себе. Если вы хотите понять несколькими штрихами, что за феномен Александр Александрович Зиновьев, начните читать его не с «Зияющих высот», книги для гурманов того времени – ведь когда он писал эту книгу, то уже был признанным авторитетом, одним из трёх ведущих логиков мира, а с автобиографии «Исповедь отщепенца».
– Помню, говоря о Западе, Зиновьев утверждал, что там, даже если ты пытаешься соблюсти какие-то нравственные принципы, этичность, система настолько непоколебима, что и не заметит этого.
– В принципе, да. Их потрясала наша моральность, этичность, отношения друг с другом, дружба. Она везде разная. Одно дело в «Трёх товарищах» Ремарка – там настоящая немецкая дружба. Но они не понимают нашей русской дружбы. Я не хочу сказать, что они хуже или мы лучше. Но мы – разные системы, у нас разное восприятие мира. Наше: «ну как же ты меня можешь подвести, ты же мне дал слово» – с одной стороны. С другой – немец если дал тебе слово, то не подведёт, а русский – надо признать, может подвести. Или, например, пунктуальность. Кстати, Зиновьев был безупречно пунктуальным в общении с людьми. А русскому человеку это не свойственно. Русский человек любит опаздывать. Ну подумаешь, я хозяин своему слову, мало ли кто что скажет… Мы часто живём по такому принципу. А он очень болезненно реагировал на отсутствие пунктуальности.
– В историческом плане между Россией и Германией много чего было. Это были два главных центра силы в Европе. С одной стороны, сумрачный германский гений, как говорил Блок, всегда нас привлекал. С другой – две кровавые войны, непонятная сегодняшняя ситуация и, наконец, пословица: «Что русскому хорошо, то немцу – смерть» – и наоборот. Спрашиваю у Вас как у почётного президента российско-немецкого общества дружбы – есть ли всё-таки что-то общее в наших национальных характерах: немецком и русском?
– Для нас в силу обстоятельств Германия стала второй родиной. Я произношу «родиной» очень условно. Но должна признать, что Запад принял нас в распростёртые объятия. Дело не в большой политике, но человеческое участие меня потрясло по-настоящему. Немцы отнеслись к нашим переживаниям, к нашей потере как к своему собственному терзанию. Мы были окружены такой любовью, такой чуткостью, вниманием – я не рассчитывала на это. Я летела туда, зная, что мы летим во вражескую страну. У нас состоялись совершенно фантастические дружбы с баварцами. Вот баварцы очень близки по характеру русским. Русских и немцев сближает склонность к романтизму.
– На чём держались культурные контакты двух стран? Ведь в политике давно не всё было благополучно.
– Всё наше взаимодействие и отношения держались прежде всего на человеческих отношениях и контактах. В этом году закрылся российско-германский форум «Петербургский диалог», существовавший с 2001 года, я вхожу в его русскую конференцию. Была проведена огромная работа, культурные, научные, молодёжные обмены, спорт – всё, что, так сказать, за пределами обороны. Мы восстанавливали памятники, музеи, шла обширная концертная деятельность, преподавание русского языка в Германии, и всё это бесплатно. Но сейчас, увы, всё прекратилось.
– Есть мнение, что США не желает и ни в коем случае не допустит сближения России с Европой, в частности с Германией. Возможно ли, с Вашей точки зрения, восстановление культурных связей России и Германии?
– Все понимали прекрасно, что значит союз Берлина и Москвы. Если бы эта ось Берлин – Москва состоялась, то вся Европа тогда точно зависела бы от неё. США плотно опекают Германию. Но Германия разная. Немцы, как и русские, «долго запрягают». Может, всё же запрягут. Я жду этого момента.
– Как Вы оцениваете гуманитарное состояние Запада, той же Германии, в искусстве, музыке, философии?
– Философию забудьте, слишком агрессивна. Хотя ещё не так давно даже такие философы, как либерал Хабермас, воздавали должное тому, что было сделано советской и постсоветской философией, и ценили Зиновьева. Что касается литературы, есть несколько частных издательств, в той же Германии, где публикуется аналитическая литература. О художественной уже не говорю, она малоинтересна.
– Есть ли шансы, что немцы могут проявить какую-то самостоятельность хотя бы в культурном смысле?
– Не вижу. Американцы очень бдительно отслеживают все сферы жизни Западной Европы. Они добиваются того, чтобы Европа перестала быть им конкурентом. У них там мексиканцы и пуэрториканцы проникают через колючую проволоку, а Европа-то движется, какие-то профессорские и студенческие движения, фестивали, книги, бестселлеры… И они сделали всё возможное, чтобы этот плавильный котёл был из Америки переброшен в Европу. Были организованы миллионные массы беженцев. Это и есть чудовищное разрушение цивилизации и культуры. Полная капитуляция аборигенов перед беженцами. Закат Европы.
– Скажите, Германия читает или нет? Если читает, значит, ещё не всё потеряно.
– Как ни парадоксально, всё же читают, покупают самые разные книги. Я сужу по одному роскошному книжному магазину, с которым дружу по сегодняшний день, – Hugendubel на главной площади Мюнхена, где Зиновьев книги подписывал. В нём полным-полно посетителей. Для меня это важный показатель. Конечно, не факт, что они глубоко размышляют над прочитанным. Люди не приучены к регулярному, постоянному, аналитическому чтению, они постепенно теряют эти способности. Но нужно повышать образование, культуру чтения. Последние слова Зиновьева перед уходом в вечность были такими: «Как хорошо, что можно учиться». Без этого мы не победим в сегодняшнем противостоянии цивилизаций – ведь Запад, по словам Зиновьева, хочет стереть само упоминание о России и ради этого задействует весь свой интеллект. Потому Зиновьев сказал: «Нам нужно переумнить Запад».
– То есть Зиновьев таким образом дал русскому народу и государству национальную программу на ближайшие десятилетия. Большое спасибо Вам, Ольга Мироновна, за очень интересную беседу.
Беседовал Сергей КЛЮЧНИКОВ
Источник: «НиР» № 10, 2023